Юрий Елисеев - В поисках Либереи

Возле доходного дома с серыми стенами и облупленными колоннами парадного входа, который по случаю революции был закрыт, Елизавета отпустила извозчика и прошла через арку в колодец двора, где находилась нужная квартира. Поднявшись на второй этаж она постучала в белую опрятную дверь с табличкой: «Доктор Бортич Э. И.». Дверь открылась и на пороге появился человек лет пятидесяти в чёрной, как смоль шелковистой бородке и таких же ухоженных усах, со вздёрнутыми кверху, словно вызов общественному мнению, кончиками.

– Чему обязан? – спросил обладатель замечательных усов и бороды, внимательно и оценивающе разглядывая Елизавету.

– Я от Камиллы..– произнесла чуть слышно девушка. Ей сразу не понравилось бесцеремонное поведение бородача в летах.

– Ах да, Камила…– произнёс тот и крикнул кому-то в комнаты, – Ирен, это к тебе!

Бородач ушёл и его место заняла девица в зелёном халате и домашних туфлях с каблуком. Девица приветливо улыбнулась и сказала:

– Проходите пожалуйста, Камила телеграфировала мне. Вы—Лиза. Ведь правда?

Елизавета осторожно вошла и протянула перевязанную шпагатом посылку. И на всякий случай спросила:

– А вы Надежда?

– Да, – сказала та, принимая свёрток.– Скажите, как там Камила? Она сообщила в телеграмме, только о посылке и о том, что вы прибудете сегодня. Остальное, я надеюсь, вы расскажете мне за чаем. – Надежда проводила Лизу в столовую и они сели за стол. Из комнаты, где находился кабинет хозяина таблички: «Бортич Э. И.», выглянул обладатель шикарных усов, но увидев сидящих девиц, скрылся обратно.

– Это мой отец, Эммануил Илларионович. – прокомментировала мимолётное видение Надежда. – Он практикует на дому. Так, что Камилла?…

Елизавета рассказала о том, что с Камиллой они познакомились на собрании госпожи Панкхерст, которая с подачи мужа, английского журналиста, подняла большую волну по поводу дискриминации женщин. Камилла была заметной фигурой в этом движении. Рассказывая о ней, Лиза старалась вспомнить всё до мельчайших деталей. В свою очередь Надя поведала Лизе о том, что происходит в Петрограде. Она рассказала с каким энтузиазмом была встречена Февральская революция, какие высокие идеалы и задачи выступили на повестку дня…

– Сейчас, как никогда, женщины должны стать плечо к плечу рядом с мужчинами,…Грядут новые времена, новые отношения…

Они выпили по третьей чашке чая и Елизавета собралась уходить.

– А вы приходите к нам на кружок. – сказала на прощание Надежда, – Мы собираемся каждую среду и пятницу. Говорим, спорим, поём… это недалёко отсюда, на Лиговке, дом 45, в квартире госпожи Алльпенбаум.

– Хорошо, я приду, – сказала Лиза.

Через два дня, в среду Елизавета за завтраком спросила у отца, что он думает об недавнем отречении царя и создании Временного правительства, а так же о том, что будет дальше… Будут ли в новом правительстве представлены женщины? Говорят, что будут. Удивительное время!

– Как ты думаешь, какой будет новая Россия?

Яков Фёдорович уронил вилку и внимательно, как-то с опаской и сожалением, посмотрел на дочь.

– Я думаю Фабрику придётся закрыть. Сеялки, похоже, нескоро понадобятся. В армии бардак, по улицам разгуливают анархисты… неуправляемый народ! Львов несёт какую-то либеральную чепуху! Стыдно и страшно! – старший Калашников опять схватил вилку и стал раздражённо тыкать ею в оливку. Не достигнув желаемого он опять бросил вилку на скатерть.

– Мне придётся мириться с этим. Иначе всё пойдёт прахом.

Он ушёл в кабинет так и не доев свой завтрак. По пути попросил Дарью принести ему кофе. Елизавета в этот день больше не видела отца: после завтрака она ушла к себе и до обеда читала подборку газеты «Русское слово», из которой узнала о первом съезде женщин России, о восстании в войсках, об отречении Великого Князя Михаила Александровича и многое другое, о чём узнала впервые. Обедала Елизавета в одиночестве, под недовольное ворчание кухарки о «временах антихриста» и «смуты». Отец с весны все дни проводил на фабрике и больше не являлся к обеду, чего никогда не случалось в прежние времена. Наскоро поев, Лиза решила пройтись по городу и вдохнуть забытый воздух Питера. Лёгкими шагами девушка прошла по Первой линии к дворцу Меньшикова, ощущая на лице влажный ветерок с Невы. Радостное состояние здорового тела и молодости подмывало её взлететь над улицей и отправиться в путешествие над любимым городом. На пересечении с Большим проспектом Елизавета остановилась, пропуская несколько грузовиков заполненных солдатами, ощетинившихся винтовками и штыками. Агрессивную группу замыкала легковушка итальянской фирмы «Ламборджини» с сидевшими в ней высшими армейскими чинами. Старушки, стоящие на тротуаре, позади Елизаветы, перекрестились и поспешили через дорогу в хлебную лавку Петровского. «Поехали, антихристы».– услышала она обрывки фраз проходивших мимо бабулек, – «В Таврический наверно..»

Выйдя на Университетскую набережную Лиза повернула налево и пошла в сторону Кунсткамеры, возвышавшейся возле дворцового моста. Навстречу ей по проезжей части бежала толпа горожан выкрикивая проклятия и угрозы Временному правительству. Они бежали к казармам резервного лейб-гвардии Финляндского полка, который не признал нового правительства. Находившийся на 45 линии Васильевского острова резерв был вновь создан взамен сражавшемуся на Рижском фронте основному полку. Офицеры, не подчинившиеся приказу, выдвинулись в район Кронштадта для блокировки Кронштадского совета, объявившего себя единственной властью в городе. Толпа схлынула в направлении Горного института и прохожие, застигнутые её потоком отлепились от стен, продолжили свой путь. Елизавета прошла до Дворцового моста и остановилась. Она смотрела на Английскую набережную, где сиял в солнечном свете шпиль Адмиралтейства, на Исакий и маленькую фигурку «Медного всадника». В душе всколыхнулось неведомое до сих пор чувство огромной благодарности всем жившим и живущим в этом городе, которые вложили частицы себя в него и стали его судьбой. Все остальное показалось Лизе второстепенным и неважным. Ведь все мы живём для того, чтобы родиться, дать жизнь другим, и оставить свой след. Она смотрела на легендарные камни, каждый из которых имел своё великое имя, прославившее этот город. И ей очень хотелось, чтобы и её имя тоже было написано когда-то на одном из камней.

К вечеру Елизавета, сказав, чтобы к ужину её не ждали, отправилась на Лиговку. В квартире Элеоноры Алльпенбаум собралось порядка пятнадцати женщин разного возраста и социальных слоёв общества. Элен хорошо знавшая Клару Цеткин часто цитировала её в разговоре, иногда даже чрезмерно упирая на факт знакомства. Надежда представила Елизавету как подругу Камиллы, только что прибывшую из Парижа и этого было достаточно. Вокруг она увидела приветливые улыбки и звуки одобрения. Заинтересованные взгляды пробежали по её фигуре, облачённую в парижскую обёртку. Подали чай и какие-то сушки, – угощение не весть какое, но для разговора в самый раз. Элен пригласила всех участников к столу, и когда члены кружка расселись объявила: