Юрий Елисеев - Жизнь начинается после смерти

– Туда немного лазеек и закручено всё до чертиков. И не каждый, ты понимаешь какая хреновина, доходит туда своей волей.. – дед наклонился и, ковырнув суковатой палкой в край костра, выпихнул на пожухлую от жара траву, увесистую, похожую на кусок угля, картофелину. Он встал на колени и потянулся к добыче. Едкий дым застил ему глаза, жар нешуточно скручивал седые волосы; мне показалось, что ещё немного и огонь, всерьёз займётся его шевелюрой. Похоже дед не замечал этого. Схватив ещё поддёрнутую мерцающим пеплом «древлянку», дед Михаил проделал несколько быстрых жонглёрских манипуляций, пытаясь остудить её, но вожделение взяло верх и он, нетерпеливо разломив дымящуюся картофелину, шумно и глубоко вдохнул горячий запах и возвестил:

– Вот ради чего я вернулся! – он оглянулся на меня и счастливо засмеялся, обнажив свои белоснежные зубы.

Пока старец поедал картофель, ловко орудуя языком, чтобы не обжечься, меня, и без того измученного многочисленными подозрениями, посетила мысль о том, что когда, все члены нашей семьи провожали деда в последний путь: я точно помнил – зубов у него не было, он лежал на столе и его приоткрытый рот был похож на пещеру..

– До чего же сладка, любо!.. – голосом блудливого повесы пропел утоливший свою страсть дед и, как старый матершинник, ни с того, ни с сего, загнул одну из своих многоэтажных композиций. Стало сразу покойно и уютно, как в детстве. Это был он.

– Зубы у тебя свои, что ли, или, как у меня, протезы? – спросил я, когда отзвучал последний аккорд «Богадушумать».

Дед снисходительно посмотрел на меня с превосходством гения. И где он только научился этому, воспитанный в понятиях казацкой вольницы. «Сейчас соврёт» – подумал я.

– Выдали, – тихо, по-заговорщически, оглядываясь, произнёс дед Михаил и его казацкая серьга блеснула в лунном свете. Я поглядел на деда – вблизи он был осязаем: мясистый сизый нос, грязные седые усы, прокуренные с краёв, плохой запах изо рта, – словом вылитый Якубович. Дед был из староверов, но, курил и пил. Первую вредную привычку он получил в немецком плену, а пить научился в советском лагере, куда его определили после побега из «Дахау».

Я вспомнил начало разговора и спросил:

– Так ты смог вернуться потому, что запомнил дорогу? Как это вообще может быть?.. В твоём-то состоянии? Бред какой-то!

– Никакого бреда. – возмутился дед. – Меня видишь? Можешь потрогать, я как живой. – дед помахал пальцами перед моим лицом и, как в детстве ухватил меня за нос. – Ну как?! – воскликнул он, довольный произведённым эффектом. – Все ллбез обману. Даже вечно лежащий в Мавзолее мог бы позавидовать… Кстати – я его у нас не встречал. Бедняга!

– Зато у него сохранилось тело. – отпарировал я потирая прищемлённый нос. – А твоё давно сгнило в могиле.

Старик широко улыбнулся.

– Зубы видишь? Ровные, белые… попробуй вырви… Всё настоящее..

– Что и тело…

– Тоже выдали. – закончил мою фразу эталон человечества.

Шок проходил медленно. Мы лежали у костра в лесочке, недалеко от нашего дома, костёр догорал, лениво огрызаясь всплесками огней. Я размышлял о произошедшем и понимал, что простым объяснением увиденного я не удовлетворюсь, я должен был пощупать, понять это. Слышал, конечно, о сущностях, эгрегорах, тонких материях, астрале… Всё это было также непонятно, как время, бесконечность… как таинство смерти. Прорезала неожиданная мысль, что рядом со мной храпит, живое воплощение всех этих непостижимых для меня истин, простой, как утверждение о том, что мы все умрём и недоступное в понимании – что мы вечны. С ума сойти! У меня даже свело ногу от волнения. А вдруг!!

– Дед, а дед, возьми меня с собой, я хочу увидеть как там…

Старик заворочался в срубленных ветках орешника, засопел о чём-то размышляя и сказал:

– Я ведь не только ради картошки вернулся сюда. Дела у меня тут, да и на тебя хотелось взглянуть. Какой ты? Теперь вижу – стал хорошим уважаемым человеком, не в меня: никого не убил, не сидел. Но, сейчас, не обижайся – тебе ещё рано туда. Придёт время, всё увидишь, со всеми повидаешься. Даже будешь гулять по мирам: их много. Я для этого и явился, чтобы научить тебя… Научить, как действовать, когда придёт время.

В моей душе взыграл дух противоречия, который плавно перетёк в увещевания и, наконец, в мольбы:

– Я не хочу: «Когда придёт срок». Проведи меня, возьми с собой. Я ведь твой любимый внук. Я очень любил тебя. Помнишь, когда забивали крышку, я спёр из гроба твой серебряный крестик..

– Ну не хрена себе! – подскочил на своих ветках любимый дедушка Михаил Филиппович. – Спасибо внучок! Мне «Там» пришлось доказывать, что я не иудей и не мусульманин!

– Это как?

– Подумай!

– А-а.

– Б-е. Ну ладно. Я не возьму тебя, потому, что ни один из смертных живым ещё не проникал в тот мир. Его называют: «Тот свет» – вполне справедливо, потому, что уходящие видят только его. Мне же удалось разглядеть кое-что ещё… – дед Миша невесело усмехнулся и подкинул сухих веток в тлеющие головешки. Через мгновение снизу побежали огоньки, захватывая всё новые куски пищи и вот уже поляна окрасилась ровным рыжим цветом. Я увидел глаза деда в упор глядящие на меня.

– Я «Там» – быстрый кивок вверх – встречался с Алигьери. – сообщил мне таинственным голосом дед Михаил и, видя моё удивление, вернее то, что с большой натяжкой можно было назвать этим словом, утвердительно кивнул. – Да, с тем самым, с Данте. Так вот, он и был первым «ходоком» с этого света на тот и обратно. Он похоже единственный обрёл бессмертие..

– Это понятно. Он написал «Божественную комедию»– блеснул я своими познаниями в области итальянской литературы эпохи Ренессанса.

– Мелко мыслишь! Он в натуре не умирал. Надул всех. Как у него там: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу..»… Интересно, чьё тело гниёт в земле Тосканы столько времени? И как он провернул это. Хотя я бы сделал так же: нашёл подходящего бомжа из соседнего городка и устроил бы пышные похороны.

Во Флоренции его плохо знали, большую часть жизни он находился в изгнании, поэтому о том, кто лежит в гробу, наверно, никто не интересовался.

Я задумался над словами деда. Выходило все-таки можно обмануть судьбу и нарушить извечный круговорот бытия, но тогда в стройной, красивой модели земного существования, появлялась глубокая трещина в виде неконтролируемого роста населения. Все побывавшие в загробном мире и вернувшиеся обратно: Геракл, Орфей, Вергилий, Данте – они бросили вызов этой системе… Создатель явно где-то не доглядел, если позволил это. Теперь дед, – умерший много лет назад и спокойно разгуливающий по земле и другим мирам. Что-то не вязалось всё это со стройной системой мироздания.