Фелисетт - Стук из шкафа

Она помнила тот день – ее тащили по коридору. Как пойманная птица, вырывалась из сильных цепких рук, напоминающие когти орла, оставляя за собой эхо от крика и звук скользящих ступней, ерзающих по холодному кафелю. Теперь каждый раз, она как побитая кошка, пробегала через бледный грязно-желтый коридор, закрывая уши руками, чуть зажмурившись, желая оставаться невидимой для этих строгих и чужих стен.

Кабинет доктора не был похож на обычный стандартный медицинский апартамент. Среди темной мебели, лишь белые стены напоминали присутствующему, где он находится. Темный, массивный стол, громоздкое глубокое кресло, и внушительных размеров абажур, загромождали половину пространства. Подчеркнутая напыщенность отталкивала, и неприятно конфузила пациента, сидевшего на простом стуле с металлической спинкой. Валентина, ерзая на стуле, боролась с мыслями, не только приведшие ее в это заведение, но и с теми, которые выбрасывали всю мебель в окно. Каждый раз, сосредотачиваясь на вопросе, она то и дело переключалась на этот абажур, на непонятные темные, изогнутые статуи в стеклянном шкафу. Этот беспорядок вещей внушал ей страх и смятие, что заставляло ее испытывать дикое желание уйти. Но в последнее время, она стала чувствовать незнакомый запах, который притягивал, манил и тревожил сердце. Со дня их первой встречи, прошло три месяца, и за это время запах кабинета превратился из лекарственно – холодного в ароматно-теплый, напоминающий домашний уют. Все внутри взбудоражилось.

В первый день их знакомства, ее охватила паника. Больничный запах, исходящий из коридора в тот день, был резким и приторным, и Валентине казалось, что пока она шла, вся вонь закупорила поры и проникла между нитками в одежде, ей хотелось скорее все снять, и она с отвращением тянула вниз рукава, и стонала от безысходности. В таком положении, ее в первый раз представили доктору. Неужели, ее принимают за сумасшедшую? «Я – человек с высшим образованием, получившая красный диплом, та, что читает книги по вечерам, и кормит голубей в парке – сумасшедшая?! Тут явно недоразумение».

Она заметила, что доктор рассержен, и немного рассеян. Уже потом, со временем Валентина стала ему сопереживать, ей казалось, что Николай Иванович глубоко несчастен. Затем такое поведение перестало ее удивлять. Бывает, он смотрит долго в окно, забыв о присутствии Валентины, что-то начинает бормотать, рисовать треугольники и параллелограммы в своей тетради, и спустя время, опомнившись, будто испугавшись, начинает таращиться на Валю. Доходило до того, что пока доктор пребывал в раздумье, пациентка могла тихо пройтись по комнате в траектории, задуманной ею, затем соскучившись, снова садилась на стул и, грустно наблюдая спину Николая Ивановича, вздыхала: «Это кого еще надо лечить».

В первую встречу, Николай хмурился, и быстро записывал что-то, потом вдруг посмотрел на абажур, и подумал: «Надо бы от него избавиться» – и продолжал записывать за Валентиной. Отложив ручку, он оглядел комнату, будто пытался прочитать мысли своей пациентки, затем пристально на нее посмотрел:

– Валентина, это ваше настоящее имя?

Она лишь театрально ухмыльнулась и старательно, с трудом, положив ногу на ногу, стала усердно болтать ею в воздухе, пристально смотря на него, и при этом неумело присвистывая.

Николай устало вздохнул.

– Ну что же нам делать.

На ее лице застыла гримаса, которая медленно превращало ее сморщенное лицо в старушечью ухмылку, напоминающую злой оскал.

Валентина показалась ему, душевно стареющей женщиной, в которой еще теплился огонь, но какая-то тайна затуманила ее рассудок, и тепло от внутреннего костра догорало в угольках ее безумных глаз, которые могли смотреть прямо и гордо. Когда она впервые подняла на свой взор, Николай всмотрелся в эти пространственные, глубокие, заблудившиеся в потемках своего разума, глаза, а они тут же, словно испуганные зверьки забегали по комнате в поисках убежища. Она определенно отличалась от других пациентов, Николай это заметил сразу, и с первой минуты его мучила мысль «в чем ее особенность?» Каждый пациент уникален, и имея одинаковый диагноз, человеку требуется разный подход к лечению. Но в Валентине было что-то особенное и манящее: ее молчание – было громким разговором, резкие движения – особый танец слов, а взор – тайна.

Обычно при подготовке к приему, он подбирает ряд вопросов для пациентов. Самый главный и важный – причина появления здесь. Он задает в упор, громко и строго, зная, что каким бы не был вопрос, он поставит в тупик больного. Он чувствовал, что это неправильно, что своим вопросом только заставляет больного признать свою вину в том, что он такой, а не другой – здоровый. Поступать так жестоко уже с испуганным пациентом, непонимающим что происходит, подобно вынесению приговора для того, кто сидит на скамье подсудимых: «Виновен!». Николай не задумывался над правильностью своей методики, ему казалось, чем больше ужаса внушает, тем более его боятся – а значит уважают.

Когда звучит контрольный вопрос – он как выстрел доносится до ушей больного. Он дает время, осознать суть предложения, и медленно передвигается по кабинету, наблюдая за их поведением. У многих появляется паника, и они с криками бросаются на дверь, и всячески пытаются все вокруг крушить, что больше всего его раздражало, и, закатывая глаза он думал: «Опять». Он со степенностью подходил, боясь еще больше спугнуть обезумевшего пациента, успокаивающим монотонным голосом повторял: «Спокойно, тихо, успокойтесь, все будет хорошо» и поднимал с пола все, что могло быть повалено – стул или вешалка, на удивление шустрым и буйным больным.

А когда он оставался наедине, начинал раскачиваться в кресле, прокручивая весь свой день в голове, затем хватался за голову, и сильно сжимал ее в тисках. «Как я устал». Еще в первые годы своей практики, Николай понимал, что жизненную дорогу он спутал еще в юности, и путь его теперь лежит, через чащу из колючей внутренней сдержанности, которую будто плющом обвивает злость и негодование на жизнь. Каждый раз, собираясь выписывать рецепт, или разглядывая нацарапанный диагноз, он уходил в задумчивость: «Больной не может лечить больного».

– Так, Валентина, не отвлекайтесь, – отбирая у нее сухой листок клена, и ловя ее потерянный взгляд, снова возвращал предмет. Этот прием всегда срабатывал. – Итак, расскажите, как это все началось?

Прошло немало приемов, чтобы Валентина смогла разговориться. Долгое время она сидела в кабинете и, сжимая губы, гордо крутила головой. Но сегодня был особенный день. На улице наступала осень, и листья, собранные пациентами со двора, пестрили яркими красками на холодном, бледном кафеле больницы, разбросанными и забытыми. Атмосфера праздника закружила осенним танцем в их головах, и они некрасиво улыбались.