Андрей Сенников - Зов. Сборник рассказов

Намёк был прозрачным, как вода в Кожухе, не скрывающая жёсткое каменистое дно.

Степан скривился.

– Он же просто мудак. Ни ты, ни твой ребёнок ему не нужны…

– Я знаю, – сказала Вика, – Но тебе это очков не добавляет, уж извини…

Она сделала движение рукой, похожее на утешительный жест, но Степана не коснулась. Веки покраснели, Вика моргнула и, качнувшись, быстро пошла к палатке…

А до него вдруг дошло, и ясность – та самая, первая, – полыхнула остро, аж слёзы выступили. Ломило переносье, он ничего не видел, а рот сам собой растягивался в улыбке.

Выходить было мучительно стыдно. Оставаться и ждать – никакой возможности. Волосы на затылке шевелились, озноб скоблил кожу как тёркой. Оксана чувствовала за спиной движение, голова вжималась в плечи, словно за секунду то того, как Димкины руки обхватят её и зажмут рот.

Вот только Димку убили в каком-то безымянном ауле под Гудермесом во вторую Чеченскую, и привезли домой в запаянном ящике. А она знала. Теперь знала. Ударной волной Димке размозжило грудь и переломало ключицы. Обломки рёбер проткнули кожу. Правый рукав сорвало, и шуршащий подлесок зелёнки присыпал его прошлогодней листвой и щепками, вместе с оторванной кистью, распухшей и потерявшей форму, словно скомканная красная варежка. Осколком срезало пол-лица, чёрная кровь запеклась в височной впадине, обломки зубов влажно блестели меж синюшных жгутов челюстных мышц… Она обещала проводить его в армию и не пришла, побоявшись, что вцепится в него и не отпустит. Никогда…

Теперь он стоял за спиной Оксаны, подкравшись как всегда неслышно, скалясь и подрагивая от предвкушения…

Оксана пискнула и выскочила на свет.

И подавилась воплем. Степан не ушёл. Не побежал за Викой. Не побрёл к воде, сломленный унижением. Не сел на камни, спрятав лицо в ладони, сотрясаясь плечами. Нет, он стоял у этюдников, слепо таращась на Оксану и лыбился во все дёсны.

У неё закружилась голова, девушка сделала несколько шагов на ватных ногах и остановилась, когда взгляд Степана сфокусировался на ней. Углы рта опустились, темные глаза прояснились, одна бровь приподнялась. Обычный Степан, ровный и флегматичный. Почудилось ей всё?

– Ты чего?

Оксана помотала головой, кое-как добрела до этюдника и плюхнулась на стул. Ветер с реки шевелил волосы, гладил прохладной ладонью лоб, стирая испарину. Шелестела бумага… С последнего наброска на Оксану внимательно смотрела пустыми глазницами сморщенная голова в переплетении корней…

– Можно?

Она не слышала, как он подошёл. Ну и что, пусть смотрит. С неё достаточно. Домой. Несколько минут Оксана разглядывала свои испачканные ладони, в линии жизни правой – залегла рыжая хвоинка. Она колупнула ногтем…

– Что ты в ней нашёл? – спросила Оксана. Она хотела поднять голову, обернуться, но взгляд зацепился за Ведьмин палец, который, кажется, наклонился сильнее, словно упругие струи Кожуха подкосили утёс окончательно, и он вот-вот рухнет, сползёт крошащимися обломками в реку, открыв под собой пустоту и черноту. Она не знала Вику. От слова «совсем». Улыбчивая, красивая, склонная к мистике и легкомысленным заявлениям, которые выдавались за эксцентричность – оболочка, натянутая на изломанный каркас; паутинный кокон, облепивший сухой и мёртвый куст, – Извини, я не нарочно подслушала. Просто…

– Я узнал её.

– Что?! Как это?..

Оксана подняла лицо и прищурилась. Слепило солнце. Он шутит что ли?

Фигура пожала плечами.

– Похоже на дежа-вю… Воспоминание о прежней жизни… или будущей. О том, что случится, уже случилось… Как-будто я давно врос в неё кровью, и узнал родного человека, которого никогда не видел.

Оксана приставила ладонь ко лбу козырьком, пытаясь разглядеть выражение его лица. Нет, ну не хочешь отвечать – не надо. Зачем стебаться?

– Похоже, ты слишком часто здесь бываешь – пробормотала она, отворачиваясь. – Разве это любовь?

– Я этого не говорил, – в голосе проскользнуло удивление, но только на миг, – А потом, на этот счёт есть множество мнений. И всё они… правильные.

– То есть?

Ей не очень хотелось знать на самом деле. И разговаривать. Она принялась собирать наброски, небрежно укладывая их в папку. Вряд ли она станет что-либо из этого делать. Жаль только времени и придётся искать другую тему для курсовой…

– Вика ведь не так уж и не права, на самом деле…

Оксана закрыла этюдник, осталось сложить его, отнести к машине и по приезду домой выбросить наброски вместе с воспоминаниями о нелепой и жутковатой поездке.

– Спроси у ста человек, что такое любовь, и получишь сто невнятных определений. Прочти сотню книг и узнаешь те же мысли, в огранке изящной словесности, но даже лучшие из них – это просто слова. Слова – не важны. Значение имеют лишь поступки…

Оксана слепо ощупывала пальцами потёртую фанерную поверхность этюдника…

– Вот наш замечательный заведующий терапией мечется между людусом и прагмой, между тягой к удовольствиям и разумным расчётом, но спроси ты его о любви, он скажет, что это всего лишь гормональная целеполагающая мотивация к образованию парных связей. Нельзя сказать однозначно, что он неправ, вот только на деле от его понимания любви остаются вот такие вот Вики…

– А ты?! Что считаешь ты?!!

Она поднялась, заглядывая Степану в лицо близко, в своей обескураживающей манере…

– Я думаю, – сказал он, – Всё сводится к способности себя отдавать…

Тонкий птичий крик разнёсся над водой, отразился эхом, расколовшись о Ведьмин палец, и рассыпался по гребешкам водяной зыби солнечными бликами. Оксана поискала глазами чайку над рекой и по вдруг застывшему лицу Степана поняла, что никаких чаек здесь нет и быть не может.

Кричала Вика.

Она задыхалась от ярости.

Стискивала смешные девчачьи кулаки так, что белели суставы. Злость наполняла сердце легкостью, словно гелий воздушный шарик. Камень, свалившийся с души там, у дурацкого этюдника, прямо под ноги Степану, больше не давил, и вмятину от него залило ослепительно белой яростью. Горячей лужицей расплавленного олова, которым она с удовольствием бы залила Степану рот, чтобы не лез, куда не просят. Он же заставил её, просто вынудил оголиться, точь-в-точь как это сделал тот, первый… Только вместо угроз и уговоров, обещаний пузырившихся в бокале дешёвого шампанского и раскатившихся к утру пыльными катыхами в темные углы холодного номера пригородной гостиницы, прибёг к любопытствующему сочувствию, от которого хотелось сбежать не меньше, чем от омерзительной раздвоенности и утраты себя, цельной, размазанной по жёсткому сукну дешёвого покрывала. По согласию…

Козёл!

Ныла поясница, и каждый шаг отзывался колющей болью, которая постепенно охватывала талию обжигающим поясом. Вику трясло от бешенства. Палатка впереди раскачивалась, и осоловелый Сергачёв, развалившийся в кресле с банкой пива в руке, походил на пресыщенного удовольствиями скота на палубе собственной яхты: бессмысленный взгляд и брезгливо опущенные углы рта.