Андрей Сенников - Зов. Сборник рассказов

– Абориген? – указал он подбородком, глаза влажно блестели, лоб покрывала испарина: одну «семёрку» он явно сплющил, не отходя от стойки.

– Будешь?

Степан мотнул головой.

– Не боись, – осклабился Виктор, – Ментов поблизости не наблюдается.

Он протянул банку пива, но Степан брать её не стал. Дело-то вовсе не в ментах.

Виктор хмыкнул, сорвал кольцо и, прихлёбывая, направился к аборигену. Степан закрыл дверь, остальные так и оставались открытыми всё это время, отчего «шевик» напоминал зелёного жука-мутанта.

– Хау! – сказал Виктор. Он возвышался над стариком, словно утёс над водой. – Дерсу Узала, однако. Белку в глаз бил?

Степан дернулся, было, а потом мстительное и злорадное чувство заставило его вытащить новую сигарету. Пусть побеседуют. Он привалился к запаске, задымил и стал смотреть вдоль пустой улицы. Хлопнула дверь туалета. Степан не обернулся. Пёс под забором тяжело уронил голову на лапы, из магазина кто-то вышел и побрёл переулком, ссутулив спину. Степан стряхнул пепел, усмехнулся: надо же, городского пижона Витька стращал, а привязались к нему, да ещё старый тельмучин.

– Ты чего, папаша, молчишь? – услышал он. – В горле пересохло? На, вот, холодненького… Огненная вода, хе-хе… «Девятки» не было, извини…

– Эй, не хами! – одёрнул Степан пижона, но вяло, без огонька.

Он вышел из-за машины вперёд, к водительской дверце. Фильтр сигареты намок от слюны и горчил. К его удивлению, старик молча принял банку пива и сунул её, не глядя, в карман подбушлатника. Початую. Трубочка мерно пыхала. На дарителя старик не смотрел, выражение лица казалось бесстрастным, хотя Степан заметил тень озабоченности. Или насмешки?

– Да ладно, я так, угостить хотел, – сказал Виктор.

– Поедем что ли, – сказал он чуть погодя, утерев губы. – Вон нимфы наши идут…

Он обошёл старика, словно столб, и забрался в машину. Степан с неприязнью заметил, что старик-тельмучин, не отрываясь, смотрит на девчонок. Нет, не так. Он смотрит именно на Викторию: длинные ноги в узких джинсах, голый живот под красным топом, сильно натянутым высокой грудью; белую шею и длинные распущенные волосы: чёрные, блестящие. Вика улыбалась, лицо Оксаны хранило всё тоже брезгливо-страдальческое выражение. Степан обречённо вздохнул.

– Садитесь, – сказал он и добавил неожиданно для себя. – Витёк там пива купил холодного.

Вика уселась на заднее сиденье, с интересом рассматривая аборигена с трубкой. Оксана сильно хлопнула дверью и сразу же открыла окно. Окинув быстрым взглядом машину – всё ли в порядке? – Степан опустился на горячее сидение и потянул дверь на себя.

Старик придержал её за рамку окна и что-то быстро забормотал, шевеля морщинами. Углы рта опустились, чашка трубки прыгала вверх-вниз. Степан разбирал звуки, казавшиеся знакомыми, но стоило ему только попытаться вникнуть в их смысл, как всё сливалось в какофонию. Заломило виски.

Он торопливо кивнул и завёл двигатель. Старик тут же отпустил дверь, и она закрылась с сухим щелчком, словно переломили кость.

– Чего он там бормочет? – наморщил лоб Виктор.

Степан выжал сцепление.

– Откуда я знаю, – сказал он, трогаясь с места.

Жирная пыль немедленно поднялась в воздух. Облака скрыли фигуру тельмучина в боковом зеркале. Горячие волны ворвались в салон через открытые окна.

– Что это было? – прокричала Вика.

Виктор повернулся к ней.

– Стёпка родню встретил, – сказал он с серьёзным видом. – Зацепи мне пару баночек, пожалуйста. И давайте спрыснем это дело. А, Ксанка?

– Я не хочу, – услышал Степан, а потом почувствовал, как девушка за спиной наклонилась к нему.

– Ты не понимаешь родной язык? – спросила она.

Он пожал плечами. Машина миновала последний дом. Впереди, в стороне от дороги маячили фермы недостроенного коровника, обглоданные солнцем и непогодой. Улица превращалась в просёлок, теряющийся где-то между близких деревьев. Там, в густой тени грязь и лужи блестели как антрацит. Зашипели открываемые банки.

– У меня паспорт такой же, как и у тебя, – сказал Степан, голос звучал ровно, – Матери я не помню. Когда отец пропал в тайге, мне было девять. В посёлке, где мы жили, среди тельмучин родни не нашлось. Её нигде не нашлось. Впрочем, это всё равно. В медучилище я узнал, что у аппендикса не бывает национальности… Так, теперь все пристёгиваемся и наглухо закрываем окна…

– Это ещё зачем? – поинтересовался Виктор.

Степан усмехнулся.

– Увидишь…

Нош-па помогала плохо.

Спазмы, предвестники близких месячных, не уходили надолго. Оксана морщилась всякий раз, когда тягостное, тянущее ощущение, словно кто-то осторожно затягивал узелки на маточных трубах и сдавливал яичники, возникало внизу живота далёким эхом. Девушке мерещилось, что от неё уже несёт менструальной кровью как от зарезанной свиньи. Тряска и духота в машине самочувствия не улучшали. Плотный, горячий воздух при открытых окнах неприятно подсушивал кожу на лице, ерошил волосы и забивал пряди дорожной пылью. Ужасно! Вику, уговорившую её на эту поездку, хотелось придушить. Её жизнерадостный, довольный вид раздражал, а смутные подозрения, что Вика пригласила её только для того, чтобы не оказаться наедине со Степаном, или, что вернее, одной между Степаном и Виктором, то есть – в качестве никому не нужной четвёртой вершины романтически-любовного треугольника, откровенно задевали.

Нет, формально они ехали на натуру. Степан обещал Вике показать какое-то супер-пупер-офигенное место у слияния Кии и Кожуха. «Место силы» как выразилась Вика, падкая на всякую эзотерику и Рериховские пейзажи. Уговаривая Оксану, она делала большие глаза и переходила на проникновенно-восхищённый шёпот, но в поездке всё это отдалилось, и Ксана всё чаще замечала тяжёлый взгляд Степана, преувеличенно-беззаботный щебет подружки и развязное поведение Виктора. Как они все ей надоели!

Оксана отворачивалась и смотрела в окно, односложно отвечая на реплики попутчиков. Ей хотелось очутиться дома, свернуться калачиком на диване и прикрыть глаза, пережидая недомогание. Мама бы хлопотала вокруг, приносила чай, гладила по плечу…

Окружающие пейзажи откровенно угнетали. Бескрайнее вылинявшее небо с редкими облаками, за которые взгляд цеплялся, словно утопающий за корягу. Бесконечные сопки, покрытые черно-зеленой тайгой, как мхом. Поля вдоль дорог: ровные, как столешница в мастерской. Оксана закрывала глаза, прячась от назойливых образов, которые никак нельзя было воплотить чуткими пальцами в какие-то формы: «художку» она заканчивала по классу скульптуры.

От тоски она начинала буравить взглядом затылок Степана, но быстро прекращала это занятие. Степан казался ей сродни пейзажам: такой же бескрайний, бесцветный, совершенно не за что зацепиться ни взглядом, ни ощущением. Только на мгновение ей показалось, что он открылся, смутился даже, но наваждение быстро прошло.