Н. Фишер - Регрессия. Гори!

Голова болела от обилия звуков, запахов и света. Все же неделя без сознания оставила неприятные последствия в виде мигрени и желания закутаться в собственный уютный кокон, и Иоганн с его нечеловеческим чутьем это понимал, стремясь укрыть меня и спрятать от всего мира. Для этого и тащил к Черному морю в несезон – что может быть спокойнее, чем плеск прохладных вод, пока не принявших толпы пляжников, разодетых в пестрые купальники и измазанных лосьонами.

Я молча вперилась взглядом в ярко-зеленый самолет, пристраивающийся к рукаву. Казалось, сквозь слои металла я могла услышать, о чем говорят люди, почувствовать их страхи и надежды. Скрипучий салон из твердого пластика, томатный сок с привкусом грядущих приключений, стюардессы с натянутой улыбкой – все это я видела. Своими глазами. Совсем недавно. Все это было! Было! Было! Я куда-то летела. От кого-то и к кому-то. От ужаса и тьмы – к любви и свету! А может, я всего лишь себе вообразила…

Когда Иоганн опустился на соседнее кресло, я вздрогнула, заметив движение. Он с ласковой улыбкой поставил передо мной громадный стакан кофе с нарисованным пеной цветком и накрыл мою ладонь своей. Я почувствовала, как поплыла, а мысли остались далеко позади, во снах, за гранью моей реальности. Это расслабление не было любовным, каким я хотела бы его ощущать. Мне казалось, что любовь – другая: искрящаяся и бурлящая, тихая и нежная, поглощающая с головой, но не такая расчетливая и стирающая вообще все эмоции, кроме навязанных. А рядом с моим парнем я превращалась в пустую девчонку без прошлого, мыслей и желаний. В сосуд, который он мог наполнить чем угодно.

– У меня для тебя кое-что есть. – Он запустил руку в карман плаща и достал бархатную коробочку.

– Я помню этот момент, – вырвалось у меня против воли, – ты так же дарил мне кулон в новогоднюю ночь!

– Ты права. – Его руки чуть заметно дрогнули, но лицо оставалось неизменно ослепительным. – И поэтому он принадлежит тебе! – В коробочке оказался тот самый огромный кроваво-красный рубин на тонкой золотой цепочке.

Я вопросительно взглянула на Иоганна.

– В реанимации снимают все украшения. А я сильно сомневаюсь, что такой камень медсестры вернули бы после выписки. Он принадлежит тебе и только тебе, вот я и сберег его.

– Спасибо… – протянула я, откинув волосы и подставив шею Иоганну, чтобы тот застегнул замок. Моей кожи коснулись теплые пальцы, а после – губы. Я замерла в ожидании, что сейчас – вот сейчас я покроюсь мурашками, а в солнечном сплетении заноет щемящая нежность. Но нет. Поцелуй как поцелуй. Ничего. Просто губы. Только в сердце родилась тоска и ощущение незавершенности чего-то важного.

Я дотронулась до камня, идеально занявшего свое место в ложбинке между ключицами, и вспомнила совсем другое – когда-то я срывала этот камень, швыряла его на пол, разрывала связь с человеком, что подарил мне его. Камень гранатовой слезой покатился по полу этой же самой кофейни и нашел покой в дальнем углу под диваном, намереваясь остаться там навсегда. Сон или явь? Откуда подсознание выуживало эти картинки, так странно и не вовремя подкидывая мне их, словно подачки?

– Иоганн, ответишь мне честно? – Я развернулась к нему лицом, получив в ответ только кивок. – Что произошло на крыше? Ты же был там! И как я оказалась в больнице?

– Я поднялся в тот момент, когда ты уже делала шаг, – ответил он со вздохом, и на его лице появилось покровительственное выражение. – Остановить тебя было невозможно, а вот вызвать скорую, пока бежал по лестнице вниз, я успел.

– Я просила честно! А ты врешь! – Вырвались у меня совершенное не те слова, что я намеревалась сказать. Это было даже не озарение и уж тем более не воспоминание, а слепая уверенность, что все происходило иначе. Уверенность, которая жила во мне, но боялась показаться, забившись в дальний угол моей уставшей памяти.

– Ладно. – Иоганн понизил голос и отодвинул колено, которым чуть заметно касался моей ноги под столом. – Я не стал говорить об этом полиции, потому что испугался, что меня обвинят. Ты не считаешь меня малодушным?

– Конечно нет! – Я вся обратилась в слух.

– Диплом давался тебе морально тяжело, да еще и твой бывший муж в роли секретаря на защите… В общем, ты очень нервничала, дергалась, боялась не успеть с расчетами. Я решил тебе не мешать и на некоторое время удалился из твоей жизни, чтобы ты могла погрузиться в учебу. Прости за это! Я думал, что поступаю как лучше, но только навредил… К твоим переживаниям из-за учебы добавилось беспокойство обо мне. Я чувствовал, как нарастает твоя тревога, но боялся сделать еще хуже, пойдя на попятную. И все же сдался… Я пришел к тебе на защиту, ты вспыхнула, наверное, придушить меня хотела, и я это заслужил! Но ты оказалась гораздо более великодушной, чем следовало, и предложила поговорить позже. Сама защита прошла не очень гладко, но успешно. Как только тебе поставили пятерку, мы вместе вышли на крышу. Я хотел выбрать другое место для разговора, но ты была неумолима. Я начал что-то объяснять, извиняться, а ты не стала слушать – сразу направилась к краю. Я пытался отговорить, честно пытался. Но мне кажется, ты не собиралась покончить с собой по-настоящему, только пугала, чтобы я не оставил тебя снова. Я и не собирался… Клянусь, я бы никогда больше не стал пропадать из твоей жизни! Но ты оступилась. В этом полицейский был прав: нелепое стечение обстоятельств, порыв ветра, и вот – ты уже летишь вниз. Только огненные волосы взметнулись и исчезли…

– А дальше? – Я зачарованно смотрела, как из глаз Иоганна текли слезы, придавая их зелени болотный оттенок.

– Тебе повезло. Упади ты на асфальт, и шансов бы не осталось. Их и так было немного, но вот ты – целая и невредимая, только немного растерянная.

– Мне действительно повезло? И ты не имеешь к этому везению никакого отношения? – Я прищурилась, чувствуя вранье.

– Разве что чуть-чуть. – Иоганн подмигнул и чмокнул в щеку. Не дав мне снова заговорить, он вскочил и на ходу бросил: – Сейчас начнется посадка на наш рейс, пойдем. Не люблю задерживать других.

Полупустой самолет готовился к взлету – стюардессы хлопали дверцами багажных полок, просили пристегнуться и флиртовали с одинокими командировочными. В общем, обычная рутина, с которой хорошо знаком каждый, хоть однажды поднимавшийся в небо. Я отвернулась от Иоганна и рассматривала, как по стеклу иллюминатора стекают струйки конденсата. Началась рулежка, потом взлет. Закричали дети, заохали родители и неободрительно зашипели их соседи по креслу.

Уши закладывало так, что я перестала слышать даже гул двигателей и разговоры пассажиров, зато чувствовала ток собственной крови, а сердце ухало в голове, ускоряя пульс. Иоганн не трогал меня и ничего не говорил, решив, что я сплю. Краем глаза я заметила, как он надел наушники, включил музыку в телефоне, скрестил руки на груди и, прикрыв глаза, погрузился в себя с легкой усмешкой на губах.