Максим Касмалинский - Путь с войны

Ветров передал Загорскому фотографию, изъятую у Кириллова. Загорский сначала рассматривал девушку, сказав вполголоса: «буржуазная женщина не может заменить мужчину…, кто смотрит на нее с вожделением, уже прелюбодействует в сердце. Симпатичная швабка».

– Почему швабка? – поинтересовался Ветров.

– Интуитивно, – Загорский перевернул снимок. – А это значит план подвала. И зачем в таком случае понадобился я?

– Так не понятно!.. – выкрикнул было Ветров. – Извините.

– Не понятно, где находится сам подземный склад, – мягко сказал Колупаев. – К письму прилагались три фотокарточки. На одной – их семейные дела, это мы нашли. На второй, это вторая у вас. А третья утрачена. Взял ее боец, который пропал, с большой долей вероятности дезертировал. Товарищ майор, прошу.

Ветров на память рассказал содержание характеристики Бардина Ырысту Танышевича, тысяча девятьсот четырнадцатого года рождения. Уроженец Бийского уезда Томской губернии, ныне – Ойротская автономная область Алтайского края. Учился сначала в национальной школе, потом переведен в школу-интернат для одаренных детей. Высшее образование, Томский университет, сдал кандидатский минимум, но защитить ученую степень не удалось, потому как историко-архивная научная дисциплина отменена за ненадобностью, в связи с тем, что появился Краткий курс истории ВКПб. С 1936–го Бардин школьный учитель в городе Ойтрот-Тура, потом специалист комитета по культуре и образованию горисполкома, кандидат в члены ВКП(б). Далее, заместитель председателя указанного комитета – нормальная такая номенклатурная должность, а потом фортель! Ырысту Бардин – чабан, то есть пастух, последовательно в Турочакском и Улаганском аймаке Ойротской области. Исключительно по собственному желанию, никто его не гнал. Жена, двое детей. Родители умерли. Есть тетки, которые разъехались кто куда. Дядя по отцу, Бардин Эркин Чинатович. Участник первой мировой, кавалер, подъесаул, с июня восемнадцатого служил в Сибирской армии, колчаковского переворота не принял, перешел к красным, но ненадолго, до последнего времени охотник-промысловик. Бардин Ырысту тоже охотник, поэтому был определен в снайперы. В действующей армии с октября сорок первого. Послужной список впечатляет. Награды… впечатляют, неоднократно был представлен к Герою, но каждый раз отклоняли, по причине неблагонадежности. Вел в роте эзотерические разговоры, представлялся наследником шаманского рода, гадал, будущее предсказывал. Часто угадывал. Вот его физиономия, мы размножили.

Загорский взглянул на фотографии Ырысту и протянул:

– Н-нда…

– Согласен, – пожал плечами Ветров. – Качество не очень, но других нет.

– Н-нда-а! То ли казах, то ли узбек, то ли старик, то ли юноша.

– Вот еще бумаги, – спохватился Колупаев. – Посмотрите, Ростислав Васильевич.

Загорский быстро пролистал протоколы, натренированный взгляд выхватывал самое главное, все существенное сразу впечатывалось в память.

Допрос сержанта Кириллова: «… да я в душе не… Кто его знает, где этот Бардин. Баба у него была…».

Старшина Мечников: «… подходил. Мы выпили тогда. Немножко, за победу. Я чего? Я ничего. Винтовка Бардина вот она… Да не помню я о чем говорили! Отпусти, говорит, меня на свободу. А я чего? Иди, говорю. Он чего-то я домой. Я еще подумал, что домой, значит, в расположение. Спать, значит, хочет. Мог и взаправду домой рвануть. Он такой, знаете, себе на уме. Диковатый, чего уж тут? Дите гор…».

Красноармеец Моисеев: «Не могу знать, товарищ майор. Разрешите доложить: я контуженый».

Лейтенант Шубкин собственноручно написал две бумаги. Первая: «…за время службы красноармеец Бардин показал себя с наилучшей стороны. Неоднократно проявлял исключительную храбрость, служил примером для товарищей. Во время форсирования Одера уничтожил не менее пяти гитлеровцев, за что был представлен к медали «За отвагу». Профессиональный стрелок, снайпер с позывным «Ирбис», в Польше за его ликвидацию фашистами была назначена награда».

Вторая бумага Шубкина: «…единоличник, коммунистических идеалов не разделяет. Бардин замечен в разговорах, где он в негативном ключе отзывался о командовании. Дословно: такая война, одним махом своих и чужих. Позиционировал себя как предсказатель будущего, за что подвергался обструкции со стороны однополчан. В декабре сорок четвертого Бардин безуспешно отговаривал сержанта Петренко и старшего сержанта Джамхаряна идти в разведку в немецкий тыл, объясняя, что последние должны погибнуть. Указанные Петренко и Джамхарян с задания не вернулись…».

– Надо полагать, – сказал задумчиво Загорский, барабаня пальцами по столу. – Надо полагать, фигурант на Родину отправился. Пути отхода: попутный автотранспорт, в поезд не сунется. Хотя, если, как вы говорите, дите гор – возможно и такое.

Колупаев посмотрел на Ветрова, как бы говоря: «видишь, как профессионал работает: фигурант, пути отхода! А вы только и умеете яйца дверью прищемить».

– Уточняю, – обратился Загорский к полковнику. – Задача формулируется, как поиск фотографической карточки. Фигурант в бегах, значения карточки не придает. Сам фигурант не представляет оперативного интереса. Официальный розыск нецелесообразен в связи с возможностью утраты сведений. Заинтересованность иных служб? Наших? Союзнических? Оставшихся немецких?

– Практически исключена,– ответил Колупаев. – То есть именно к фото и именно к Бардину. Об этом никто не знает. Снимок был в письме, отправитель – мертв. Адресат мертв.

– Феликс тоже… – вздохнул Ветров.

– Капитан Волков знал, он убит, – сказал Колупаев и снова многозначительно взглянул на Ветрова, что читалось как «ты под Феликса копал, кляузы писал, теперь он убит, а ты сидишь здесь жив-здоровехонек».

– Тогда что? – Загорский убрал бумаги в планшет. – Остальное товарищ Ветров по ходу пьесы пояснит. Погнали. В смысле, разрешите приступать?

– Конечно, конечно, Ростислав Васильевич. А может нужно что? Техника? Люди?

– У меня своя группа. Да вот еще майор, – Загорский безразлично улыбнулся Ветрову. – Представлю дополнительные запросы, если таковые возникнут, – Загорский набросил шляпу и будто через силу спросил по уставу. – Разрешите идти?

– Конечно, конечно. Товарищ майор на минутку задержитесь. И… Ростислав Васильевич! – окликнул Колупаев капитана, когда тот уже взялся за ручку двери. – Как считаете, найдете?

Загорский недолго помолчал.

– Надо было сразу к нам. Сразу, – сварливо сказал он. – Поиск все-таки наш хлеб. Так что, будем искать. Вопрос профессиональной чести, так сказать. Профессион де фуа. Хорошо, азиат, а не славянин. Поищем и обрящем. Возьмем бережно и ласково, ибо сказано: накануне пробуждения Востока без грубости к собственным инородцам. Честь имею.