Тёма Шумов - Спас На Зле

– Черт! Что за связь у нас. Пара километров от города и все: двадцать первый век заканчивается, привет восемнадцатый. Попробую связаться из машины, вероятно в рации аккумулятор разрядился. Ты стой здесь, ты мне еще понадобишься.

Сергей проводил взглядом полицейского и опять подошел к мальчику.

На шее того действительно был изогнутый рубец и кровоподтек. Щеки, которые раньше казались румяными, теперь выглядели не здорового желтоватого оттенка. Застывшие на бровях и носу снежинки однозначно свидетельствовали о том, что тело полностью остыло.

– Ничего не трогай, – крикнул ему Шигабутдинов высунувшись из открытого окна.

Губы мертвеца были растянуты в неестественной ухмылке. Разве он ухмылялся раньше, когда Сергей выбрался на дорогу и подошел к нему? Сергей помнил только бледное лицо и соплю, застывшую под носом подростка. Он практически сразу отвел взгляд от его лица, потому что оно показалось ему похожим…

( У него всю жизнь с мозгами были проблемы. Он не был борцом. И издевались мы над ним не потому, что он был педиком, а потому что он был лузером. Его внешний вид кричал окружающим: Пните меня! Я неудачник! Я ошибка природы и должен умереть! )

… на лицо Виталика.

Злобно хлопнув дверью, полицейский выбрался из машины.

– Нет связи. Не пойму, что такое. В эфире тишина. Будто вымерли все. Мобильный тоже не пашет. По всем номерам или сбрасывает, или пишет «сеть недоступна». Мы не проспали случайно конец света?

– Вроде нет.

– У тебя есть сотовый?

– Да.

– Попробуй позвонить куда‑нибудь.

Сергей послушно вынул из кармана свой старый «айфон» с поцарапанной задней крышкой и попробовал позвонить домой. Гудков ждать не пришлось, практически сразу раздалась частая дробь.

– Частые и короткие?

– Да. Словно сбросили вызов.

– У меня такая же ерунда причем по всем номерам. Впереди вывеска видишь? Это отворотка в парк‑отель «Спас» и деревню Спасское. В отеле должен быть стационарный телефон. Предлагаю погрузить труп ко мне в багажник и добраться до него. Там ты дашь мне письменные показания, а я постараюсь вызвать специалистов.

– А моя машина…

– Ну и вызовем тебе эвакуатор.

Сфотографировав мертвеца, полицейский склонился над ним.

– Тебе надо помочь мне его поднять. Я беру за плечи, ты подхватываешь за ноги и будь готов к тому, что вероятно перед смертью мальчишка не раз обделался.

В этот момент глаза подростка сдвинулись, он посмотрел на Сергея и губы растянулись в еще более широкой ухмылке.

– Что за! – Шигабутдинов отпрыгнул от трупа.

– Он жив?! – закричал Сергей. – Он что жив?

Полицейский пощелкал пальцами перед носом мертвеца, но тот, как и положено трупам, снова ни на что не реагировал и не двигался.

– Такое бывает, – произнес Рустам, но не столько объясняя Сергею, сколько успокаивая самого себя. – Никакой мистики. Просто посмертные сокращения и расслабления мышц. Это происходит неравномерно поэтому могут возникать такие спонтанные движения. Не бойся хватай ноги, как только я его наклоню.

Труп оказался на удивление легким. Они убрали его в багажник патрульного «форда» предварительно обернув полупрозрачной пленкой.

– Почему было не оставить его здесь, – спросил Сергей, забираясь в салон автомобиля.

– Не положено, – бросил полицейский, запустив двигатель. – Во‑первых он мешает движению. Во‑вторых, его могут покусать собаки из ближайших деревень или другие животные, а это создаст затруднения экспертам. Я должен обеспечить сохранность тела и вызвать специалистов.

Форд не спеша свернул с основной дороги под указатель с надписью «Парк‑отель Спас 3км».

Подростком настолько же сильно, как свою мать Настя ненавидела только песни Юрия Антонова. Особенно девушку бесила та из них, что называлась ее именем. Чуть меньше ее злили особи мужского пола, и в основном из‑за того, что рано или поздно каждый из ее ухажёров обязательно пробовал пропеть или продекламировать (кто на что был способен) строчки из этой песни. Когда она училась в восьмом за ней повсюду таскался мальчик из параллельного класса. Сейчас она уже с трудом вспоминала его имя. То ли Артем, то ли Андрей. Он носил ее рюкзак, провожая после занятий, подкармливал в « Макдаке ». Но все их отношения закончились за один день, как только этот придурок написал на стене ее дома:

Счастлив я покоренный властью

Этих глаз васильково синих

Губы с нежностью шепчут Настя

Сердце вторит Анастасия

Будучи подростком, часто по ночам лежа в кровати она смотрела в потолок и скрипела зубами от ненависти. Ее бесило это имя, и мать, которая выбрала его для нее. Отец бы назвал ее по‑другому, полагала она. В ее мечтах он был то космонавтом, то секретным шпионом, отправленным в тыл врага. Но в глубине души Настя понимала, что в лучшем случаем он даже не знает об ее существовании. В худшем – он знал, что у него есть дочь, но ему было наплевать на ее существование. И это была еще одна причина, по которой она ненавидела мать. Это была вина матери в том, что дочь росла не в полной семье.

Алевтина Павловна была мерзкой злобной сукой. Ее мать не общалась с родственниками, в их доме никогда не было гостей. Она сторонилась даже соседей. Сталкиваясь с ними в лифте, она демонстративно отворачивалась к стене и игнорировала все попытки установить с ней контакт. Мать никогда ничего не рассказывала Насте об ее отце. В их доме не было ни одной семейной фотографии. Лишь однажды, роясь в старом комоде, на дне ящика среди посеревших от времени носков и футболок Настя нашла, застрявшую в щели между стенками маленькую черно‑белую фотографию, на которой она узнала Алевтину Павловну. На этом фото ее матери было лет шесть, она сидела на коленях у низкорослого остроносого мужчины. Серое трикотажное платье, съехавший на бок дурацкий бант. Ее рука сжимала острую металлическую лопатку, а полный ненависти взгляд смотрел точно в объектив камеры. Мужчина, отвернувшись в сторону разглядывал что‑то оставшееся за пределами нижнего правого угла фотографии. Вытянутая майка болталась на тощих плечах, сетчатая бейсболка прикрывала приподнявшийся из‑за залысин лоб. На его лице хорошо читались тоска и скука. Он был похож на актера провинциального театра, в тот момент, когда, закончив девятый за неделю утренник в детском саду, он узнает, что надо собираться и ехать еще на один.

Настя решила, что это был ее дед, но за ужином Алевтина Павловна, как и раньше проигнорировала все вопросы об их семье. А на следующий день фотография пропала из комода.

Лишь окончив начальную школу девочка стала подозревать насколько это не нормально. В насколько жутких и странных условиях она растёт и до чего странна и ненормальна ее мать. Смотря на своих одноклассниц и сверстниц, живущих в нормальных семьях и с нормальными родителями, она ждала момента, когда сможет покинуть кирпичные застенки родного дома, и, сменив имя и фамилию, уехать из Тиховодска подальше: за Урал, в тайгу, туда, где никто никогда не будет петь ей песни Юрия Антонова.