Ирина Сергеевна Молчанова - Идеалиус

Настало время обсудить вопрос, требующий непопулярных решений.

С порога его перехватил напарник и повел к патрульной машине.

– Что сегодня? – пробубнил недовольный офицер полиции, дожевывая бутерброд, уже по привычке съедаемый по дороге на работу.

– Сейчас узнаем. В двух кварталах от нас. Тело женщины нашел дома её сын, – Егор был настроен, как и в первый день своего зачисления в стражи порядка, бороться с преступностью.

– Убийство? – Виктор задал вопрос таким тоном, словно речь шла о брошенной мимо урны обертке от конфеты.

– Узнаем.

Погрузившись в машину, стражи порядка проехали до нужного им здания. У дверей парадного толпились жильцы дома. Они усиленно делали сочувствующий вид, но недовольство выбивалось из-под маски.

– Попрошу разойтись, – скомандовал один из офицеров.

Поднявшись на второй этаж, они вошли в распахнутую дверь квартиры. Неухоженное жилье усугубляло фатальность происходящего. В комнате на подранном временем диване лежало тело женщины.

Офицер посмотрел на сидевшего поблизости от мертвого тела женщины врача, старательно оформлявшего полагавшиеся в таких случаях бумаги. Окинув взглядом новоприбывших, тот опять погрузился в свою работу, но при этом буркнул самое главное.

– Самоубийство.

Полицейские осмотрели комнату. Она изобиловала фотографиями в рамочках, висевших на стенах, и стоявших на мебели. По всей видимости, это были единственные предметы интерьера, которые любила владелица квартиры.

– А сын умершей здесь? – поинтересовался обладавший отменной физической формой офицер.

Врач утвердительно кивнул головой, показав рукой в сторону кухни. Проследовав по указанному направлению, полицейские увидели подростка, сидевшего за столом, и казалось, что он до конца не осознавал, что произошло.

– Это твоя мама?

– Угу, – подросток утвердительно кивнул головой.

– Как тебя зовут?

– Какая разница.

– Хорошо, потом скажешь имя, – офицер сохранял спокойствие, – ты имеешь предположения, почему твоя мама убила себя?

– Не знаю.

Подросток демонстративно отвернулся в сторону, чтобы не встречаться глазами с полицейскими.

Завершив с рутиной, неизбежной в таких инцидентах, оба офицера не без удовольствия уселись в машину.

– Вот тебе и цветы жизни.

– Я по своему сыну уже вижу, как они могут доводить. А мне жаль её, – с ужасом ловя сходства между собой, воспитывающим неуправляемого подростка и самоубийцей, сознался всегда лояльный к подрастающему поколению Виктор.

Его более молодой напарник не стал задавать лишних вопросов. За него давно их дала работа, и жизнь подкидывала животрепещущие факты разрушительного родительства.

Уведомление из театра не стало неожиданностью. Она поняла, чем завершится для неё получение травмы на репетиции. А так хотелось ошибиться.

Ида закрыла окно браузера с недочитанным до конца электронным письмом от руководства учреждения, где она профессионально умерла.

Мир, окружавший её, закружился. Как при замедленном воспроизведении видео. И она была не прочь оторваться от реальности. Хотелось влиться в какой-то другой поток событий, чем тот, в который она угодила.

Решив, что головокружению не стоит доверять, она расположилась на постели, уложив травмированную ногу так, чтобы та не раздражала её болевыми ощущениями, прочно ассоциировавшимися с утратой работы. В голове не появлялось ни одной вменяемой мысли относительно того, что ей делать дальше. А ничего. Совсем ничего не виделось.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, она решила, что следует отсрочить панику. Для начала следовало восстановиться физически и только потом приниматься за поиск выхода. К нему следовало направляться на уверенных ногах, без унизительной хромоты.

Кабинет главы государства наполнился представителями узкого круга лиц, от которых зависели многомиллионные судьбы. Соблюдая этикет, они расположились на своих местах.

– Итак, приветствую собравшихся и прошу ознакомиться с лежащими перед вами статистическими данными.

Сама госпожа президент успела выделить из отчетов наиболее волнующие показатели. Предоставив собравшимся лицам на ознакомление с данными десять минут, она нарушила тишину.

– Полагаю, все отметили цифры, угрожающие экономическому развитию?

Молчаливые кивки головами служили подтверждением.

– Что предлагаете?

– Госпожа президент, такая ситуация сложилась не только в нашей стране, – вполне справедливо отметил пожилой мужчина, не имевший широкой известности в обществе.

– К сожалению, это мировая тенденция.

– Наша страна должна стать первой, где введутся новшества? – звонкий голос единственной молодой женщины заставил присутствующих переглянуться с сидевшими рядом с ними персонами.

– Да, – президент сохраняла тот же уровень спокойствия, что и до начала совещания.

– А если решением проблем станут жесткие меры? – находившаяся по правую руку президента женщина не была противницей оных, и, скорее всего, имела, что предложить.

– Важен итог.

– Госпожа президент, неужели вы думаете, что никто из присутствующих не догадывается, к чему вы ведете? – пожилой мужчина позволил себе издать смешок.

– Вы правы, господа. Я желаю услышать от вас то, о чем и сама думаю.

– Сокращение численности населения. Кажется, что уже давно на это намекали более продвинутые представители общества, – молодая женщина со свойственным ей хладнокровием давно вынесла вердикт массам. Он базировался на проекте, предложенном влиятельной особой.

– Как это сделать? – президент смотрела на самую активную участницу совещания.

– Я подготовила предварительный план, но он требует существенной доработки, прежде чем станет предложением о реформе, – Эрика извлекла из дипломата ручной работы тонкую папку. Ей не терпелось положить её на стол президента.

Меньше всего на нервы действовала тишина. Неизбежность её нарушить озадачивала. Вальдемар подошел к окну, окидывая взглядом оживленную улицу. Среди этих людей могли оказаться те, кого ему следовало уважать. Он разучился это делать. Стал больше презирать. Хотя нет, утомляться от обыденности. Вот чего он не хотел видеть перед собой – посредственность. А отыскать человека без оной среди соискателей на работу представлялось почти, что утопической мечтой. Умел ли он мечтать? Ещё? Или давно похоронил в гуще цинизма это умение, похожее на сгусток света? Почему-то мечта казалась чем-то светлым, и даже немного ярким. Впрочем, это не удивляло: мечта и в самом деле была сродни волшебству. В него он не верил. Наивностью тоже не был избалован. Придется рискнуть. Эта черта пока ещё не самоустранилась из его тяжелого характера.