Эли Андерсон - Мила Хант

Я только что выгнала трёх девиц с нашего любимого дивана. И стою, словно забыв, что хотела сесть. Нет, я не продержусь здесь долго, даже лёжа. Приходит Нильс с тремя чашками горячего шоколада. Жанна принюхивается и делает недовольную гримаску.

– Я за праздник и удовольствия. Но против сахара. Должны же быть какие-то границы.

– Шоколад – это уже чересчур? – улыбается Нильс.

– Точно! Тело – мой главный союзник, и я должна о нём заботиться.

Когда Жанна говорит так, она имеет в виду вовсе не погоню за стройностью. С её телосложением лишний вес ей вообще не грозит. Жанна стремится быть в идеальной физической форме, поскольку каждый день требует от неё огромного количества энергии. Жанне было всего десять лет, когда она вступила в схватку с органами опеки, и с тех пор регулярно выжигает напалмом всё, что социальные службы пытаются поставить между ней и её парализованной матерью. Жанне удалось остаться дома и заботиться о маме – одной. Иногда мы спрашиваем, как дела.

– Отлично, – отвечает Жанна с искренней улыбкой. – Вчера она пошевелила большим пальцем. И уже меньше пускает слюни.

Жанна преподносит всему миру урок мужества. И любви. Уж она-то знает о любви не понаслышке. И её байки о приключениях с крутыми парнями тут совершенно ни при чём.

Она убегает к стойке, а потом возвращается с огромным куском чизкейка.

– Ты издеваешься над нами? – смеётся Нильс.

Я тоже улыбаюсь. Как же мне не хватало этой девчонки! Моей Жанны, с её противоречиями и излишествами.

– Да, немного, – признаётся она. – Впрочем, над собой тоже. Давай, попробуй и затихни.

– Хочу вам кое-что предложить, – говорю я ни с того ни с сего.

Жанна поднимает голову от тарелки и с набитым ртом произносит:

– Мне не нравится.

– Неужели невкусно? – удивляется Нильс.

– Мне не нравятся её предложения, – отвечает Жанна, тыча вилкой в мою сторону. – Особенно когда она в тоске.

– Я не в тоске.

– Конечно, нет! – фыркает Нильс. – Просто дёргаешься от каждого звука и тебя от всех тошнит.

– Бесишь.

– Вот видишь! И ты можешь говорить что угодно, но всё началось с того вечера в «Dutch»…

– Да! Я до сих пор в шоке! – подхватывает Жанна. – Девушка, которая впервые в жизни с кем-то познакомилась. А потом – хоп! – и пропала! Какой стресс!

– Только не надо снова…

– Разумеется, надо! – в ярости вопит Жанна. – Ты ничего не рассказала! Что он тебе втирал? Что вы потом делали?

– Да ничего мы не делали. Я почувствовала себя плохо и ушла домой. Всё. Тема закрыта.

Эта история настолько не в моём духе, что они, конечно же, не поверили, когда я озвучила её на следующий день после происшествия в «Dutch». Не верят и сейчас. Да я и не умею врать. Несмотря на блестящие мастер-классы от Жанны. Но как рассказать о том, что произошло в тот вечер? Всё необъяснимо и невероятно. Я ставлю чашку на стол и пытаюсь перевести разговор.

– Так вот, моё предложение. Мы прогуляем оставшиеся уроки…

– Пока звучит неплохо, – комментирует Жанна.

– …и уедем вместе на две недели.

Я ляпнула это не думая, движимая единственной целью: вырваться отсюда и из когтей леди А.

– Прямо сегодня? – удивляется Нильс. – Втроём?

Он поворачивается к Жанне.

– А у тебя ничего уже не запланировано? Мне кажется, ты говорила о каком-то путешествии…

– И не надейся! Тебе не удастся заполучить её в единоличное пользование на целых две недели!

Нильс огорчённо вздыхает.

– Ты когда-нибудь оставишь её в покое со своей идеальной любовью?

– Никогда, – широко улыбается Нильс.

Передёрнув плечами, я спрашиваю:

– Так вы согласны?

– Не знаю… – тянет Жанна. – А куда мы поедем?

– В загородный дом моих родителей.

Жанна корчит такую гримасу, будто я предложила провести каникулы на кладбище.

– И что там? Птички, цветочки, речки и тому подобное занудство?

– Неподалёку есть булочная, где можно попить чаю. Но не уверена, что она открыта в это время года. Жанна, ты что, совсем не можешь без тусовок? Всего-то две недели. Прогулки на свежем воздухе, где никто не отдавливает тебе ноги… Побудем вместе, втроём, разве плохо?

– Как мы туда доберёмся? – спрашивает Нильс. – Там есть вокзал?

– Хороший вопрос, – одобряет Жанна. – Всегда полезно выяснить пути отступления.

– Я возьму напрокат машину.

– Напоминаю, что у меня в прошлом месяце отобрали права, – замечает Нильс.

– Разве я когда-нибудь предлагаю, не обдумав все детали?

Я, конечно, ничего не обдумала. Но говорю вполне убедительно. Жанна разглядывает свои ногти. Она в сомнениях. Нильс, конечно, молится, чтобы она отказалась. У меня внезапно возникает ощущение, что моя жизнь зависит от их решения.

– Ладно, поехали, – наконец вздыхает Жанна. – Только дай мне час, чтобы устроить всё с матерью. Ты же знаешь…

– …что ты не любишь оставлять её с чужими людьми. Знаю. Но тебе тоже иногда нужна передышка.

Жанна всегда отказывается доверять свою мать заботам социальных служб, даже на день. Она терпит медсестру, приходящую помочь, часа два, не больше. Всё остальное время предпочитает справляться сама.

– Да-да, знаю. «Ты должна заниматься и собой тоже». Бла-бла-бла. Ладно, забыли. Я еду.

– Ты безжалостна, Жанна, – разочарованно вздыхает Нильс. – Но я тоже согласен. Пусть и втроём.

Я перевожу дыхание. Моё тело согревается. Подальше от Центра. А главное – от этой безумной женщины и её услужливого красавца. Две недели передышки. Хоть что-то. Мне хочется плакать и смеяться одновременно. Я чувствую себя как раб, с которого сняли цепь.

– Отправляйтесь по домам и будьте готовы к восьми вечера, – возбуждённо приказываю я.

– Никогда не понимала, почему красивый парень оставляет тебя холодной как мрамор, а каникулы в деревне приводят в такой восторг, – с сожалением произносит Жанна.

– А ты куда? – удивляется Нильс. – Ты не идёшь собираться?

– Осталось уладить одну мелочь.

С последнего этажа небоскрёба «Хант Инкорпорейтед» открывается ещё более впечатляющий вид, чем из окон нашего пентхауса. Когда смотришь на реку, текущую вдаль, на анфилады высоток на берегу, на силуэты теплоэлектростанций на горизонте, чувствуешь себя хозяином города и мира. Я развалилась на диване, вытянув ноги и водрузив ботинки на белый кожаный подлокотник. Отец дождался, пока секретарша, совершенно сбитая с толку, уплывёт в приёмную, покачиваясь на длиннющих каблуках – настоящая доблесть при ковровом покрытии толщиной в пять сантиметров, – потом поднялся из-за стола на другом конце гигантского кабинета и приблизился.

– Сколько мне будет стоить это удовольствие?

Я разглядываю его. Немного сутулый, в шикарном костюме, он говорит со мной как с важным гостем, которого не смогли выставить на улицу. Я кручу в руках бутылку колы. Дэйзи (или типа того) протянула мне её, держа кончиками ухоженных пальцев. С удовольствием проливаю несколько капель на незапятнанный ковёр.