Brangusis - Страна не для него

Курт тоже любил Мартина, даже больше, чем родителей: засыпал на его руках, принимал бутылочку с молоком из его рук, переставал орать на его руках, смеялся, когда видел его. Когда Мартин уехал в Америку, снова начался ад. Мало того, что Курт был до ужаса голосистым, он еще и мало спал. Когда научился ходить, проблема усугубилась систематическим домашним погромом: перевернутые стулья, журнальные столики, разбитая посуда, разорванные книги, стянутая из шкафа одежда – все это стало обычным явлением. Лишь в волшебные дни Рождества и теплого лета на Курта находилась управа – на каникулы приезжал дядя Мартин.

Курту было почти пять, когда Мартин, все еще худой и нескладный, с отросшими волосами цвета черного ворона, в неизменной черной футболке с черепами, драных джинсах, истоптанных кедах, со своими тонкими белыми руками, увешанными шипастыми браслетами, сидел летней ночью на крыльце и курил сигарету. Курт мягко напрыгнул на него сзади и ласково притулился, обняв за шею.

– Что это? – спросил он, попытавшись схватить сигарету.

Мартин не дал ему этого сделать, сказав:

– Это звезда, она горячая.

Курт задрал головенку к небу и поглядел на дорожку Млечного пути, густо усыпанную звездами. В свете августовской ночи его бледная кожа казалась совсем мертвецки белой, а черные глаза ничего не отражали, как смертоносная бездонная пропасть.

– А как ты достал звезду? – спросил Курт, недоверчиво насупив смешные детские брови.

– Я не доставал, она сама упала.

Курт снова задумчиво поглядел в звездное небо.

– А почему она упала?

Мартин подгреб к себе податливое легкое тельце и поцеловал племяшку в теплый висок, а потом ткнул пальцами, сжимающими тлеющую сигарету, в Млечный путь.

– Видишь, как много звезд? Они там все не умещаются, поэтому толкаются и падают.

– Им же больно! – забеспокоился Курт.

– Нет, – засмеялся Мартин. – Они же маленькие. А когда что-то маленькое падает, ему совсем не больно.

Года через три Мартин позвонил домой из Америки и услышал подрагивающий голос Кертиса:

– Курт на днях запустил деревянным кубиком в глаз однокласснику. Якобы тот над ним смеялся. Курт на уроке ляпнул, что звезды маленькие, горячие и невкусно пахнут. Как ему такое в голову пришло, ума не приложу… У мальчика рассечение. Хорошо, что обошлось парочкой швов. Курт в таком шоке, что до сих пор лежит с температурой. Не спит, просто смотрит в потолок, даже не разговаривает. Мы начинаем с ним говорить, а он молчит, будто нас нет.

Мартин ахнул и до боли крепко сжал телефонную трубку. Кертис хоть и старался выглядеть спокойным, хоть и лез из кожи вон, притворяясь, что все порядке, но Мартин знал – брат понимает, насколько все плохо, но никогда в этом не признается.

Правда, скоро Курт пришел в норму и снова взялся за свои старые делишки. А на восьмое Рождество Мартин привез ему из Америки красочную детскую энциклопедию по астрономии.

– Ох, заяц… Теперь ты будешь знать о звездах все, – сказал он, когда Курт по своему обыкновению запрыгнул ему на шею.

В тот же вечер маленький горе-астроном подошел к дяде и саданул его этой же энциклопедией по башке.

– Ты мне врал, что звезды маленькие! А они ни разу не маленькие!

– Как это не маленькие?.. А белые карлики, например?..

Мартин успешно закончил Гарвард, но вместо того, чтобы вернуться домой, неожиданно укатил в Японию вместе с Юки, своим таинственным соседом по комнате. Там они открыли какое-то совместное дело. Теперь он приезжал в Манчестер раз в год. Он по-прежнему был худым, но уже немного оформился. У него были широкие плечи, узкая поясница, длинные ноги, изящные пальцы, сильная шея. Свои черные, как крыло ворона, волосы он укоротил. Стал носить шелковые рубашки, дорогие костюмы и щегольские туфли, а свои черные футболки с черепами и шипастые браслеты оставил Курту на вырост. Тот рос и все больше становился похожим на своего дядю. Впрочем, они все были похожи: что Кертис, что Мартин, что Курт, что его старшая сестра Кетти… Что все остальные…

Курт по-прежнему дико скучал по Мартину и с нетерпением ждал его приезда, а когда, наконец, дожидался, набрасывался ему на шею своим обычным мягким прыжком. Казалось, он нисколько не прибавляет в весе, все такой же легкий и стремительный, как падающие звезды, как новые вульгарные словечки, которым он учился и щедро сыпал направо и налево, как нахальные усмешки его тонких губ и колкий взгляд манящих в смертельную пропасть черных глаз.

В последний раз Мартин приехал домой летом. Над Манчестером разразилась затяжная гроза с порывистым ветром и проливным дождем. Был вечер. Курту было тринадцать лет, а его самого дома не было.

– Где мой заяц? – неприятно удивился Мартин, всем сердцем предчувствуя беду.

– Сбежал из дома, – ответил Кертис, беспечно смеясь, а черные глаза так и горели тревогой, белый лоб разрезала глубокая морщина, худая стройная спина была сутулой. «Ты ведь тоже все чувствовал, правда?» – потом не раз задавался этим вопросом Мартин. – Мы повздорили, – продолжал Кертис с деланной улыбкой. – Его выперли из хоккейной команды за драку, он начал психовать, говорить гадости. Мне пришлось сделать ему замечание. Слово за слово – мы поругались, и он сказал: «Ноги моей больше в этом доме не будет!»

– Где-то я это уже слышал, – засмеялся Мартин. Сам так делал в свое время – не раз, не два и даже не три.

Поужинав в компании Кертиса и Мэг (Кетти проводить время с дядей не захотела и весь вечер трепалась по телефону с каким-то парнем), Мартин устроился в кресле и прикорнул после утомительного перелета под шум дождя и грохот грома. Проспал он без малого несколько часов и проснулся глубокой ночью – оттого, что кто-то смотрел ему в затылок широко раскрытыми черными глазами и жутко улыбался тонкими бледными губами. Мартин почувствовал, как его пробрал озноб, а коленки начали подрагивать от нервенной дрожи.

– Как в твоей Японии? – раздался приглушенный и растянутый голос Курта, недавно подвергшийся ломке.

Тот стоял мокрый, прислонившись к дверному косяку. С нестриженых с весны волос, куртки и кончиков пальцев ручьями стекала вода. Он продрог до мозга костей, но не чувствовал этого. Мартин, объятый ужасом, не осмеливался на него обернуться, но знал, как то, что сейчас умрет от страха, что Курт смотрит на него широко распахнутыми черными глазами и улыбается жуткой застывшей улыбкой.

– Хорошо, – ответил Мартин, проглотив комок в горле. – Где ты был?

Курт молчал. Он всегда передвигался бесшумно, поэтому в гостиной царила такая мертвая тишина, что можно было услышать биение сердца напуганного до смерти Мартина. Каждой клеткой своего тела он чувствовал, что Курт медленно и плавно, как во сне, идет к нему, капая на ковер дождевой водой, глядя неотрывно перед собой широко распахнутыми черными глазами и улыбаясь жуткой застывшей улыбкой. Мартин не знал, как быстро это чудовище, которое еще вечером было его любимым племянником, доберется до кресла, поэтому резко дернулся, когда холодные мокрые руки неожиданно обняли его за плечи со спины, а лицо обдало холодным дыханием с алкогольным душком.