Ольга Топровер - Любовь и пустота. Мистический любовный роман

Вторым номером программы была растяжная новая композиция «Широка страна моя родная». В ней, без сомнений, была мощь и необъятность, но не было драматизма. По крайней мере, там не умирал раненый. Так что могла бы она разочек взглянуть в зал, могла!

Но Аньки как будто вообще там не было. Как будто кукла неживая стояла на сцене вместо нее! Это было необычное, страшноватое сравнение. Анька действительно существовала только для дирижера. Она вся была в нем. Вблизи на первом ряду я видела ее глаза. Она смотрела на руководителя хора точно так, как мать глядела на Федора. А ведь мать верила в мужа так сильно, как тот, в свою очередь, верил в коммунизм. Нехорошее предчувствие заполнило мое сердце до краев. Мне стало по-настоящему жутко.

– Я была в клубе на вашем выступлении, – сказала я сестре вечером. – Вы хорошо пели, мне понравилось.

– Странно, но я тебя не видела, – ответила она.

– Ты никого не видела, – грустно подтвердила я.

– Что ты имеешь в виду?

Кокетливо улыбаясь, она вытащила последнюю шпильку из своих волос, и тяжелое «золото» упало ей на плечи. Как она была хороша! И как она сейчас была похожа на мать…

– А то и имею, – мрачно сказала я. – Ты влюбилась.

– Ну и что, Дашенька? – залепетала она. – Тебе-то что? Не бойся, я всегда буду с тобой.

– Ты что, забыла мамин пример? – удивилась я. – Не боишься, что ты такая же, как она?

– Не говори ерунды, сестренка. Несчастная любовь не может передаваться по наследству. Это все, – она почему-то улыбнулась, – зависит только от удачи…

И глаза ее мечтательно заблестели.

– Он тебя любит? – задала я прямой вопрос.

– Ты что? Что ты себе напридумывала? Иван – очень хороший человек. Между нами нет ничего, только музыка.

– Так… Значит, не любит, – зло подытожила я. – Ну, все, мы пропали.

Я не успела опомниться, как она, поджав от обиды губы, залепила мне пощечину. От неожиданности я заревела в голос. И только потом ощутила, как запылала щека. Разве она, моя старшая сестра, имела право поднимать на меня руку? Да, что я ревновала жутко. Она была моим единственным близким человечком. И я признавала: драматичность моих реплик берет начало именно от ревности. Разговаривая с сестрой в таком тоне, я проявляла самый настоящий эгоизм, вот и все. Да еще и дразнила ее. Неудивительно, что она сорвалась. Тогда я сама еще не понимала, насколько я была близка к истине… В ту ночь мы заснули вместе, прося друг у друга прощения.

О том, что Анька и руководитель Иван проводят вместе слишком много времени, заметили и другие. В Дальнем ничего не скроешь.

– У твоей сестры любовь? – спросила на ходу Ленка по дороге из школы.

– Откуда ты взяла? – попробовала отбиться я.

– Да все знают, – добавила Людка, шагавшая с другой стороны.

– У нее будет несчастная любовь – таково проклятие, – припечатала Ленка.

– Какое такое проклятие? – возмутилась я и убыстрила шаг. – Не хочу больше слушать эту ерунду!

Они все время придумывали какую-нибудь чушь. Лишь бы мне досадить! Так было всегда. Не буду воспринимать их серьезно.

– Бабка сама рассказывала мне, как она ходила к колдунье-е-е! – донеслось мне вслед.

Была глубокая осень. Сильный ветер дул мне в лицо, кроны сосен клонились из стороны в сторону. Когда я добежала до Марьянки и Феклы, казалось, что они что-то пытались мне сказать. Шум ли, наклонившиеся ветки или упавшая на меня пара иголок принесли мне такое ощущение… Но ветер гудел и перебивал голос сосен. Я пыталась, но не могла услышать. Ураган усиливался, небо темнело. Первые тяжелые капли дождя почувствовались, когда я поднималась по ступенькам крыльца. Успела! Затворила за собой дверь – и дождь обрушился сплошной стеной.

– Ты не промокла? – спросила сестра. – Проходи и садись пить чай.

– Слушай, а как звали Ленкину бабушку? – не отвечая на ее вопрос, скороговоркой пробормотала я.

– Зина, – автоматически произнесла она.

Я ахнула.

– Это та самая Зина, которая ходила к колдунье, когда баба Глаша вышла замуж за деда?

– Ага, та самая.

И вдруг она подняла голову и строго посмотрела на меня:

– Даш, ты уже большая девочка. Ты же не веришь во всю эту чепуху, не правда ли? Люди говорят, Зинка сама еще в молодости признала, что зря ходила. И что выбросила деньги на ветер! Ничего не получилось, ровным счетом ничего! Ведь бабушка была счастлива! Они с дедом любили друг друга всю жизнь. Ну правда же? Выброси из головы эту ерунду.

– Это ничего не доказывает! – не унималась я. – Ведь мы не знаем, в чем именно заключалось колдовство!

– Да кто ж теперь скажет-то! – вздохнула она. – Баба Зина-то давно уж сама отправилась в мир иной.

Ночью мне приснился кошмарный сон. Будто я вхожу в дом, а там на столе, как и положено, стоит гроб. Все так, как было на бабушкиных похоронах. Подхожу к гробу – а там лежит не бабушка. Мать! Голая. На левой груди – нет, не родинка, а дырка от огнестрельного ранения. «Что это? Она ведь пустила себе пулю в рот», – с трудом вспоминаю я во сне. Вдруг эта фиолетово-черная, с запекшейся кровью дырка начинает на глазах увеличиваться в размерах. Труп шевелится, и мать приподнимается из гроба. Идет ко мне… В ужасе я поворачиваюсь к ней спиной и бегу. Бегу, что есть силы. В лес. К соснам. Но с каждым шагом тропинка, ведущая в гущу, становится от меня все дальше и дальше. Я понимаю, что мне никак не добежать. Оглядываюсь. Мать, как чудовище, неустанно движется за мной. Дырка захватывает не только ее грудь, но и живот. Передо мной – кроваво спекшееся месиво, от которого отходят руки и ноги. И голова. С прекрасной золотой копной волос… «Что же ты убегаешь от собственной матери? – страшным и громким голосом Федора кричит она. – Посмотри на меня! Посмотри, как съедает меня эта распроклятая любовь!» Она… Нет, не она. Чудовище! Чудовище приближается ко мне. Мои ноги становятся как будто ватными. Откуда-то я знаю: как только мать прикоснется ко мне, эта бурая дыра завладеет и мной… «Анька! – со всех сил кричу я. – Анюточка! Спасай!»

– Эй, – трясет меня сестра. – Ты что это?

– Ты пришла? – плачу я. – А где она? Где мать?

– Какая мать? – шепчет она. – Ты в своем ли уме? Нет ее. Умерла она.

И только тут я понимаю, что это был сон. Я в своей кровати. Сквозь нашу старенькую тюлевую занавеску виден месяц. «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана», – ни с того ни с сего приходит на ум. А Анька прижимает меня к себе крепко-крепко.

– Успокойся, Дашенька, – вдруг все понимает она. – Это был только сон. Только сон. Я с тобой.

Но меня еще долго трясет. Я боюсь заснуть. Даже когда сестра уже давно посапывает рядом, я все пытаюсь прижаться к ней посильнее. Мне кажется, что чем ближе я к ней, тем сохранней.

На следующий день по дороге из школы я вполне равнодушным тоном решаю спросить Лену: