Лилия Уразгулова - Хрупкий рай

Ванесса была шокирована словами супруга, и у неё даже слов не было, чтобы ответить ему что-то. Она пожелала ему доброй ночи и вышла из кабинета.

– Доброй ночи, – как можно доброжелательнее она произнесла выходя. Поднявшись к себе в комнату, она выпила ромашковый чай, заботливо оставленный на прикроватной тумбочке Луизой. Потом приняла тёплую ванну и переоделась в сорочку. Погасила свет в комнате и легла в кровать, но сон не шёл. Никак она не могла забыть слова сказанные мужем. Ванесса поднялась с постели, и, накинув халат, спустилась вниз на кухню. Там она застала Луизу, которая готовила творожную смесь для запеканки. Увидев хозяйку, она улыбнулась и предложила ей присесть.

– Вам не спиться?

– Да что-то сон не идёт, налей мне, пожалуйста, стакан воды. Разговор с мужем был сложный.

– Вам не спиться оттого, что месье наговорил вам всякого. Он вечно в делах, ложиться всегда поздно, ни с кем почти не общается, кроме своей любимой Оливии. Он её очень любит, хотя и не показывает этого. Тяжёло маленькой одной, только с няней. Если бы у неё был братик или сестричка, ей было бы возможно веселее.

– Ты, правда, так думаешь, Луиза? – в голосе Ванессы слышались сомнения и в тоже время надежда на то, что Оливии и впрямь будет лучше, если появиться ещё один ребёнок в их семье. Она видела в свои короткие визиты домой, что дочь растёт нелюдима и необщительна, всё время почти одна, не считая, няни и Луизы. Её сердце должно было бы сжиматься от боли, но оно упрямо молчало. Зато при мысли о том, что в ней живет другое дитя, сердце начинало радостно биться, оттого ей становилось на душе теплее, что она ещё способна ощущать материнские чувства.

– Да, думаю, так и будет, так должно быть. Хотя до того момента ещё пройдет время, и за это время в её маленьком сердечке может поселиться совсем другое чувство, – Луиза смотрела куда-то вдаль говоря это. Ванесса не поняла, к чему ведет разговор домоправительница и решила напрямую спросить:

– Какое ещё чувство у неё может родиться? – она непонимающим взглядом продолжала смотреть на Луизу.

– Чувство ненависти к ещё не родившемуся ребёнку.

Эта фраза выбила почву из-под ног Ванессы.

– Как это возможно? Луиза ты говоришь о маленькой девочке. Она ещё ничего не знает о жизни, о мире, о людях. Она не может быть настолько жестока.

Луиза сказала фразу, от которой у Ванессы закружилась голова.

– А вот и может. И даже больше скажу, она имеет на это право, хотя и не понимает всего, что происходит между взрослыми. Вы ведь сами должны это понимать. Вы её не знаете. Дети порой бывают очень наблюдательны и от того жестоки становятся, что они чувствуют сердцем больше, чем взрослые. Как известно, всё, что закладывается в детстве остаётся с человеком на всю жизнь.

– Ты права, я её совсем не знаю. Даже не пытаюсь узнать. И вероятно уже поздно это делать, она верит больше отцу, чем мне, – печально сделала выводы Ванесса.

– Вам пора идти спать, хватит с вас на сегодня потрясений. Пойдемте я вас провожу.

– Ты так заботишься обо мне Луиза, спасибо.

– Вы забываете, что я с вами живу уже довольно давно и привыкла заботиться о вас и о вашей семье.

Они поднялись наверх, и Ванесса увидела, как из комнаты Оливии выходит муж. Она подошла к нему узнать как она. Людовик был удивлен, что жена до сих пор не спит.

– Тебе нужен сейчас сон и покой, почему ты ещё не в постели?

– Мне не спалось, как она?

– Уже хорошо, уснула, и ты иди. Меня завтра не будет весь день, у меня дела в Париже.

– Хорошо, возможно я погуляю с ней, если она этого захочет. Я ведь даже не знаю, что она любит.

– Доброй ночи, – Людовик нежно обнял жену и отправился в свою комнату, а Ванесса пошла к себе.

Всё время, что она провела в детстве с отцом, неизгладимо осталось в её памяти. Воспоминания же о матери врезались ей в память осколком хрустальной вазы, который кроме боли и с годами ненависти, не приносил ничего, стоило кому-то из окружающих заговорить о Ванессе, у неё перед глазами возникала картина, которую она наблюдала, будучи ребенком, страдающим от нехватки материнской любви и ласки. Люди часто говорили Людовику, что глядя в глаза маленькой Оливии, видят страдания взрослого человека. Даже когда она смеялась и была радостна, взгляд зеленых глаз окаймленных густыми и пушистыми ресницами вызывал у окружающих неловкое чувство, что они так не могут переживать свои потери как этот на первый взгляд беспечный и ни в чем не нуждающийся ребенок. В то утро Оливия после завтрака поднялась к себе в комнату, чтобы читать новую книгу, которую ей привез отец из Парижа. Комнаты Инессы и Оливии располагались в противоположных сторонах дома, мать переделала гостевую комнату в детскую, лишь бы Инесса была рядом. Зайдя к себе, она уже собралась сесть и читать, но ей послышались голоса в саду, и она решила посмотреть, кто там так радостно проводит время, слышался смех Инессы, что было довольно редким для самой Оливии. Они играли. Для неё не было сюрпризом, что мать любит вторую, и от того было обидно, что кроме самой Оливии никто этого не видел. Даже отец не знал всего происходящего. Слёзы навернулись на ее глаза, сделав их похожими на озера после дождя, когда она увидела, как мать берёт на руки Инессу, прижимает и целует её. Столько нежности, столько любви и все ей одной. В этот момент в сердце маленького человека зародилось чувство, которое свойственно взрослым людям, нежели детям. Обида и ненависть. Она бросила книжку на пол и отворила окно, чтобы впустить воздух. Она задыхалась от дикой обиды, от щемящей боли в груди, что она не нужна и не важна своей матери. Рядом даже не было отца, чтобы успокоить ее. Она знала, что если бы дома находился отец, мать бы себя так не вела, по меньшей мере, в саду. Они закрылись бы в комнате у Инессы и читали сказки. Как же хотелось, чтобы отец сейчас был с ней. Она знала, что отец не был любителем бурных проявлений эмоций, будучи сам скупым на чувства, таким же холодным человеком он сделал Оливию. Хоть и не была она особо близка с отцом, она знала и ощущала его любовь. И, тем не менее, чувство никому ненужности не покидало её. С детства она понимала, что нет духовной связи между отцом и матерью, хотя они и скрывали это от неё. Они жили в одном доме, но они жили как чужие друг другу люди. Все вечера, что они проводили втроем, когда Инессу мать устроила в частную школу в Англии, перед камином, за ужином, в библиотеке или на прогулке, они разговаривали об архитектуре, искусстве, поэзии, их тон был фальшиво радостным. Были лишь притворство и маски, маски, маски. Бесчисленное количество масок, сменяемых так же часто, как меняли им орхидеи на столах. В кругу знакомых и друзей, семья Людовика и Ванессы считалась едва ли не самая счастливая. Только вот за притворством взрослых люди не видели и не чувствовали той фальши, что ощущала Оливия. Она не понимала разумом всего происходящего, но чувствовала ложь, скрывающуюся под улыбками родителей.