Илария Тути - Цветы над адом

– Разве от таких ранений не умирают? – подал голос Марини.

– Новенький? – поинтересовался Парри.

– Ага, – кивнула Тереза.

– Нет, молодой человек, от таких ранений не умирают.

– Если он умер спустя несколько часов, выходит, убийца наблюдал за агонией, – прошептала Тереза, погруженная в собственные мысли. – Или вернулся позже, чтобы уложить тело так, как планировал.

– Мы обнаружили фрагмент ногтевой пластины в одном из глазных отверстий, – тем временем продолжал патологоанатом. – Я отослал его в лабораторию на ДНК-анализ.

Какая-то мысль не давала Терезе покоя, и это не ускользнуло от внимания Парри.

– Что-то не так? – спросил он.

– Всё. Ничего. Не знаю…

Тереза сняла очки и принялась нервно протирать линзы краем рукава.

– Складывается впечатление, что убийц в этом деле двое. Один, холодный и расчетливый, оставил нам сообщение с помощью тела (но какое?), расставил силки, чтобы труп обнаружили в нетронутом виде, и спрятал автомобиль, чтобы его не нашли раньше времени. Второй – совершенно неуправляемый, как животное. То, как он расправился с жертвой около дороги, ничуть не заботясь, как бы его не заметили прохожие, без оружия и подручных средств, свидетельствует о том, что он действовал импульсивно. И оставил уйму улик, наплевав на меры предосторожности.

Они вернулись к осмотру.

– На теле нет следов укусов, – сказала Тереза.

– Да, я тоже обратил на это внимание.

– Когда нападает садист, – пояснила комиссар для Марини, – на теле часто остаются отметины зубов. Убийца полностью теряет контроль и упивается своей жестокостью. Но не в нашем случае. На теле ни царапины. Его интересовало исключительно зрение, остальное он не тронул.

– Полагаю, даже это тебя не убедило? – предположил Парри.

Тереза кивнула.

– Я не вижу его. Со мной такое впервые. Я не понимаю, с кем имею дело.

– Возможно, это и неплохо, – вмешался Марини. – Я про отсутствие скоропалительных выводов. Судить о типаже убийцы слишком преждевременно.

Тереза посмотрела на него с тем же выражением, что и утром, когда он прибыл на место преступления, – вызывающе и недовольно. Она просто не могла поверить, насколько наивным может быть человек.

– Ты не понял, о чем я, – ответила она.

– Да нет, понял.

Она покачала головой.

– Инспектор, это был не вопрос.

– Профиль? – вмешался Парри в словесную перепалку.

Тереза была в нерешительности.

– Давай! – подбодрил ее медик. – Это написано у тебя на лице!

– У нас единичный случай, Антонио. Профиль, как ты знаешь, используют для других целей…

– Но ведь тебя это беспокоит, верно? Налицо ритуальность, ты это подметила. А ритуальность порождает серию – так и появляются серийные убийцы.

Тереза покусывала дужку очков. Она устала, проголодалась и заметно нервничала. Парри давно ее знал и читал ее мысли как открытую книгу.

– Ему от двадцати пяти до тридцати, – наконец проговорила она. – Живет один. Худощав и при этом чрезвычайно силен – убитый был далеко не слабак. Относится к дезорганизованному типу, но только отчасти. Пользуется не только силой, но и мозгами. Умен, однако мне кажется, в жизни многого не добился из-за проблем с психикой: вполне вероятно, в школе учился плохо и теперь работает где придется. Интроверт. Думаю, он никогда не жил с женщиной. Возможно, страдает от сексуальных расстройств.

Марини выдохнул. Неосознанное действие, выдающее недоумение, отметила про себя Тереза.

– Ты с чем-то не согласен и хочешь это обсудить? – поинтересовалась она.

Тот лишь удивленно развел руками.

– Вы полагаете, я пришел сюда просто так? Естественно, я хочу обсудить, высказать свое мнение, поспорить, наконец! Но обсудить конкретные факты, а не…

Тереза улыбнулась: с подобной реакцией она сталкивалась не впервые.

– Ты прав, – согласилась она. – Смерть – вполне конкретная вещь, не находишь? Чувствуешь запашок?

Глаза инспектора загорелись: видимо, он устал от ее нападок.

– Чувствую. А вы? – ответил он вызывающе.

Парри открыл было рот, чтобы вмешаться, но Тереза остановила его взглядом. Ее не заботило нарушение дисциплины. Как знать, вдруг у молодого инспектора, кроме костюма с иголочки и недовольного личика, имеется еще и характер?

– На чем основываются мои выводы? – проговорила она, приблизившись. – На опыте. И на статистике. И на сотнях профилей тех, кто убивает таким же способом. Особым способом. Никакой мистики. Я не гадаю, а изучаю. И тебе советую.

Ночной воздух был колюч и свеж. Тереза старалась дышать полной грудью, чтобы прогнать навалившуюся печаль. Подобное ощущение охватывало ее всякий раз, когда она выходила из Института судебной медицины, и ничуть не притуплялось ни с годами, ни с количеством вскрытий, на которых ей довелось присутствовать. Это походило на кратковременную остановку дыхания.

Она заспешила к машине, за ней след в след шел Марини. Инспектор был зол, на его месте Тереза ощущала бы то же самое. Именно этого она и добивалась: немного праведного гнева и злости. Всего того, что дает энергию и силы.

Инспектор нагнал ее.

– Что я вам сделал? – спросил он.

Тереза сделала вид, что не понимает.

– За что вы меня ненавидите? За то, что опоздал? Даже если так, разве я заслужил, чтобы меня унижали?

Тереза рассмеялась.

– Ненавижу? С чего ты взял? А по поводу унижений… Сам виноват. Тебя никто не тянул за язык.

– Ну вот опять! Это же очевидно, что вы на меня злитесь, – настаивал он.

Замедлив шаг, Тереза остановилась. Подняла голову и взглянула на обеспокоенное лицо инспектора.

– Очевидно здесь только то, что ты совершенно некомпетентен, – произнесла она. – Я не права? Так убеди меня в обратном! Жду твой отчет о сегодняшних событиях. И поторопись, времени у тебя в обрез.

Настал час полуночных хищников, выбирающихся из потайных нор и гнезд, спрятанных на самых высоких ветках. Приглушив запахи леса, снег лишил их возможности полагаться на нюх, предложив взамен звуки: чуткое ухо различало шорох грызунов, хозяйничавших на опушке. Хищники терпеливо выжидали и, как только добыча выбиралась из укрытия, впивались в нее острыми когтями.

В лесу с жизнью расставались тихо, в неравной схватке.

У каждого хищника, как и у него, была своя территория. Звери не изменяли своим тропам – так он научился их узнавать. Шел по звериным следам, прислушивался к звукам. Охотился то по-соколиному, то по-лисьему. Хотя предпочитал ставить силки и по возможности отнимать жизнь, не причиняя страданий. Без явных на то причин предсмертные крики несчастных созданий вызывали в груди давящее ощущение, от которого становилось нехорошо. Он знал, как умерщвлять: одно движение – и шея обмякала, дыхание прекращалось.