Игорь Олен - Оковалки. Тайна Фрейда

– Пап! – громко из темени звала дочь. – Мы рядом! Двигайтесь к нам, сюда!

Грохнул выстрел, псы разбежались. Даша смеялась.

– Вы ли, Макс Павлович? – звал охранник, вздевши фонарь.

– Явились? Где снегоходы? – с ходу спросил тот. – Я вам дал пару.

– Эта… поехали в январе, сломали.

– Старший, ко мне иди. – Волин ждал в снегу с пистолетом, коим собак пугнул.

Кронов видел: дочь наблюдает, что будет дальше, и с любопытством.

– Пил? – бросил Волин, перекатившись на оцинкованный, с лязгом гнувшийся, грубо вогнутый лист.

– Ну, пили. Тут ведь…

– Дай помпу… Всё. Ты уволен. Сматывай. – Волин выхватил поданное ружьё. – Утырок, – вёл он второму, – трогай, тяни меня… Как со связью? Рация есть? Не сломана?

– Нормалёк с этой рацией. Накануне работала.

– Кронов, – Волин улёгся на оцинковке, – Кронов, тяните. Буду вам должен. – Он посмотрел на Дашу. – Я вас в Москву доставлю.

– Не беспокойтесь. Мы отправляемся через день.

– Пап! Нет же! – вскинулась дочь. – Я вспомнила, что коллоквиум завтра… языковой, пап.

Кронову мерзил начатый болью, страхом, тревогой около круга странный сюжет. Он чувствовал: в ритм налаженной жизни вторглись разлад, расстройство. Взявши верёвку, он поволок с охранником очень рослое тело на волокуше.

– Я ведь… А мне куда? – крикнул изгнанный старший.

Не отвечая и с фонарём в руке, Волин спрашивал: – Я во что влетел? Там булыжник?

– Круг, – пояснила дочь.

– Обвелись для защиты кругом, – щерился Волин.

Даша молчала.

Кронов подумал: Волин был должен действовать в рамках неких приличий, а не навьючивать посторонних; мог потерпеть до стройки, где и решить вопрос увольнения; получилось, что, вместо выставленной прислуги, барина тянет не претендующий в слуги Кронов.

Но – дочь за Волина.

В юных – резкий, особый, бескомпромиссный, действенный бинаризм мышления: «я/не-я», «зло/добро», «или/или», «тьма/свет» и прочее. Сорок с лишком лет Кронова с их курьёзами, хоть сегодняшний случай, – путь между Сциллою и Харибдою таковых бинарностей. Установка: «я» есть «добро», «не-я» значит «зло», – путь к распрям, спорам, конфликтам. Старший охранник изгнан в морозную ночь в безлюдье в стылых полях; он брошен, как ржавый лом, откинут, точно окурок, – и Даша, кажется, одобряет. Волин – «добро», раз моден, крут, властен, дерзок, да и богат притом; имя «Макс» генерят от «Maximus», «Самый-Самый». Сторож же – «зло», ничтожество, шиш, утырок, звать его фуфел… Кронов питал тоску по несбывшейся дочери – не такой, как эта. Даша расчётлива и тщеславна. Но и красива. Даше семнадцать. Он её любит, хочет ей счастья; но не банального: из богатства – и, одноврéменно, с ядом «зла» и «добра» в душе, что рождают корыстность. Нет, Кронов чаял счастья иного, пусть Фрейд и вывел, что, дескать, счастье вредно культуре, то есть что счастье – качество дикости. Кронов грезил о счастье как совершенной, полной, свободной истинной радости. А для этого нужно жить бездумней и не делить на «доброе» и «недоброе», на вождей и на подданных.

Волин что-то сказал?.. А всё-таки, он тогда, этот Волин, целил их сбить? форсил? рисовался?.. Кронову впало: он везёт палача для себя и Даши, но и для всех. Что, бросить его, оставить? Неблаговидно. Люди культурны, то есть моральны. Всюду культура, чадо морали. Кронов послушен ей. Помощь ближнему есть один из её аспектов; помощь – «добра» и «нравственна», пусть его интуиция молит бросить груз… Странным образом Кронов сделался челядью нелюбимой и ненавистной ему соц. группы денежных бонз, являющих основной тренд разума – меркантильность. Дачники бились против строительства химзавода – Кронов везёт туда, на фонарь во тьме, собственника завода.

– …Нет, – в громкий скрежет из оцинкованного листа по снегу встрял голос Волина. – Повалиться с обрыва – мелочь. Врезаться в риф на яхте – это вот стóит.

Даша сказала: – Я люблю сёрфинг… знаете, лыжа, очень большая, волны несут её.

– Сёрфингистка? Значит, бывала на Супербанке, Бабле, Оаху, на Ментавае?

– Я? я на наших, в Сочи, в Мисхоре… – Даша врала, о сёрфинге зная мало, только из фильмов. – Сёрфинг… Прикольно! – ляпнула пылко и восхищённо. Недосягаемое сладко.

Выбрели к стройке. Волина отнесли в вагончик. Кронов пытался сразу уйти. Дочь глянула – он смирился, мысля при этом: вспомнит про Сашу или не вспомнит?

Волин взял рацию. После он обернулся к ним, дёрнув зиппер костюма чёрного цвета. Лампа ватт в сто мерцала. Был он с неправильным, угловатым лицом: нос римский, острые скулы; лоб загорелый, губы брусками, а подбородок мощен, тяжёл, в щетине; взгляд в никуда. Плюс волосы – жёсткое вороное крыло, но убраны сзади в кóсу. Был он не мал. На поясе вис ПМ. Ещё кулаки – огромные, как кувалды. Это был сверхбрутальный тип ирокезского склада либо цыганского. Поза, взор подтверждали: Волину тесно всякое место, где он находится, а возможно, и мир вокруг. Кронов сравнивал собственную тщедушность и интровертность с этой вовне обращённой мощью.

Час прошёл, и возник шум с улицы; в окна прыснул прожектор. С помощью палки, пóд руку с девушкой, Волин вышел. Кронов же медлил. Дочь обернулась, и он последовал к вертолёту с маленьким знаком « V-corporation».

– Мне, – бросил Волин, сев близ пилота (врач ему сделал пару уколов) и продолжая их диалог, меж тем как они взлетали, – некогда сёрфингировать. Отпуск летом. Вылет в Австралию.

– А вы кто, кроме что бизнесмен? Вы химик? – Даша, сняв шапочку, разметала вдруг пряди цвета соломы (ржи).

– Больше лесом торгую: приобретаю и продаю. Торгую биологическим компонентом – органами и кровью. Часто скупаю разные фирмы и, раздробляя их, по частям сбываю. Сделал из сети книжных отделов двадцать кофеен. СМИ говорили, я питекантроп, уничтожитель книжного дела.

– Сильный подрыв культуры! – прыснула Даша.

Волин смотрел ей в глаз, не мигая. – Пить в баре лучше, чем болтовня про бар, – произнёс он. – А сёрфингистом быть интересней, чем видеть сёрфинг.

Даша смутилась.

– Ох! – она вскинулась. – Бой… возьмём его? Это пёс.

– Возьмём его, – бросил Волин. – Боя возьмём.

Когда вертолёт уселся около дач, впритык почти, Даша выскочила; вернулась же – с древним немощным таксой. Волин следил за ней неотступно. Кронов увидел: дочь тушевалась слишком взволнованно. Разглядели и Сашу, мальчика лет шестнадцати. Он пришёл вместе с Дашей с кроновской дачи и, пробурчав под нос, что уедет «на электричке», быстро ушёл, хромая.

Кронов остался. А вертолёт взлетел.

– Ты учишься? – начал Волин.

– В мае кончаю. – Даша вдавилась щекой в шерсть таксы и подняла взор.

– Что, Дарья Кронова? – выдал тот без улыбки. Взгляд его был застылый.

Сели в Москве на точке для вертолётов. Рядом ждал таун-кар, огромный.