Константин Кубанцев - В сумерках мортидо

Но несмотря ни на что, процесс выздоровления протекал нормально, хотя и замедлился.

Что происходит – Павел не понимал. Несколько раз он видел, как Дмитриева навещал главный врач, но настроение больного не менялось.

Другие посетители к нему не приходили. Никто о нем не спрашивал.

“Он просто ненормальный! Показать его психиатру? Те и нормального признают дураком. Организовывать подобную консультацию сложно и муторно. Не буду”, – рассуждал Павел, оставляя все, как есть.

А в тот день, когда Павел наметил для Дмитриева дату выписки, события приобрели непредсказуемый и трагический характер.

“7 июня, понедельник, 20.00.

– Все, Катя, спасибо. Мы закончили, – Катя смотрит на меня вопросительно и уходить не собирается, а я смотрю на часы. 20.02. Ничего срочного. Я благополучно завершил обход и теперь, если не произойдет что-то экстренное, пару часов практически свободен. В десять мне предстоит еще раз по быстрому пробежаться по всем этажам, а потом – можно отдохнуть. И Отпустить девочку, а самому посмотреть телевизор и почитать? Катя меня опередила.

– Павел Андреевич, может быть, выпьете со мною чаю?

Она произносит это с такой игривой и двусмысленной интонацией, что я сдаюсь. Не сделать этого сейчас… а вдруг она уговорит меня позже? Тогда я не высплюсь, и завтрашний рабочий день – насмарку! Два часа до десяти – вполне достаточно.

– Хорошо, – я ласково улыбаюсь. – Мне в голову пришла неплохая мысль, – машинально я продолжаю думать о репутации – и своей, и, между прочим, ее, – давай-ка спустимся на шестой этаж. Это прямо под нами, но все-таки – другое отделение. Люкс у них свободен. Там и посидим. Хорошо?

Я имею в виду такую же палату, как та, в которой у нас на этаже лежит Дмитриев, с телевизором, туалетом, замком.

– Здорово! Побежали!

Катя выпалила эти слова с таким энтузиазмом, что мне опять стало немного стыдно. Вот что значит молодость!

Мы направились к лестнице. По дороге я заглянул в свой кабинет и прихватил с собой пару бутылок пива. Вместо чая.

Открыть пиво я не успел. Как только мы вошли и за нашими спинами автоматически защелкнулся замок, Катя принялась раздеваться. Сначала неуверенно, бросая на меня быстрые взгляды из-под опущенных ресниц, а потом – все быстрее и быстрее. Через несколько секунд она в последний раз вопросительно посмотрела на меня и… и белоснежный халат упал с ее плеч одновременно с лифчиком.

Теперь Катя стояла передо мною в белых узеньких трусиках и матерчатых тапочках на босу ногу. Маленькая грудь с небольшими светлыми сосками была покрыта ровным загаром. Мысль о том, что эта девочка загорала голой возбудила меня и я, молча, как и минуту назад Катя, принялся теребить пуговицы своего халата.

Стаскивая через голову свою операционную куртку, я почувствовал, как легкая девичья ручка уверенно пробралась ко мне в трусы.

Кровать поскрипывала в такт ритмичным движениям, отвлекая…

Катя, лежа подо мною, обхватив меня мускулистыми ногами и положив стопы мне на ягодицы, старательно двигалась. У нее была прохладная упругая кожа и влагалище нерожавшей женщины. В первые минуты она попыталась в голос стонать. Я прошептал ей на ухо, что мы, все-таки, на работе, в больнице. Она вняла и страстные стоны сменились веселым мелодичным смехом, как мне казалось, искреннем!

Я ускорил темп…

Словно ударил гром: бам-мм-м! Где-то очень близко. Над ухом. Что случилось? А-а, что-то упало! Что? Но кровать, под нашими телами, еще держалась, остальное – было неважно. Пора! Моя сперма стремительным и неудержимым потоком излилась во внутрь горячей тесной полости. Забыв о моем предупреждении, Катя запричитала: – Ах, ах, ах”.

20.35.

– Молчи и слушай.

– В…ули.

Голоса раздавались совсем рядом. И в какой-то момент Павлу показалось, что говорившие вошли в палату. Прислушаваясь, Павел приподнялся, опираясь на локти. Катя, улучив момент, несколько раз глубоко вздохнула, а потом, обогатив свое юное тело кислородом, еще плотнее сомкнула свои бедра вокруг его талии.

Никого. Ух, действительно показалось. Все в порядке!

20.42.

– Должен, мы договорились.

В ответ невнятное бормотание: —Н-нь – гу…гу…гу.

И снова тот голос, что звучал погромче: —…ешь …йешь …подумай …я не знаю …лучше …верю …ешь.

Длинная фраза закончилась словом «завтра». И снова невидимый собеседник несколько раз повторил “гу, гу, гу”, словно во рту ему что-то мешало. И опять – “ешь”.

Павел разбирал отдельные слова, он их смысл уловить не пытался, как если бы в комнате работал телевизор или радиоприемник. Ему было не до слов. Катя под ним опять раскачивала и елозила тазом, набирая темп: из стороны в сторону, вверх – вниз. И он сосредоточился на ее теле. Расширенные зрачки, учащенное дыхание, напрягшиеся соски, резкий сумасшедший аромат и – горячая волна омыла его член.

– Сволочь, сделаешь, – звонкий звук пощечины и глухой сдерживаемый стон оторвали Павла от женщины, но и она, достигнув пика своего наслаждения – восхитительного мига оргазма, утратила свою активность и двигалась лишь по инерции.

– Катя, ты слышишь? – шепотом спросил Павел.

До конца не осознанное беспокойство закопошилось где-то на заднем дворе его сознания. Может быть – ему знаком этот голос? Черт его знает.

– Что? А-а, это? Слышу. Заслонка вылетела.

– Что? Какая заслонка? – удивляясь, переспросил Павел. Он еще не вышел из нее и продолжал, словно позабыв, по-прежнему лежать на ее теле.

– Вон та! Видишь валяется.

Катя извлекла из-под него свою руку и указала пальчиком в центр комнаты.

Павел обернулся. У противоположной стены, на полу, покрытом коричневым линолеумом, дешевом и некрасивом, действительно лежал предмет, издалека напоминавший щит, выкрашенный в светло-зеленый цвет больничных стен. А под потолком серым пятном зияло отверстие, совпадающее с ним по площади и форме. В глубине этой дыры были видны черная металлическая труба, провода, что-то еще.

– Коммуникационная шахта, – догадался Павел.

– Вентиляция. А может и нет. Не знаю. Но если на пятом курят, здесь воняет, и даже у нас, на седьмом – воняет, – продолжала разъяснять Катя, лениво облизывая ему лицо.

– Ага, – пробормотал Павел, – На пятом.

Павел размышлял. Обрывки разговора показались ему необычными. И потом – звук удара. И стон. Его он слышал отчетливо. Придется выяснить, что происходит. Ведь в больницах случается всякое. Как и в любом другом публичном месте, люди здесь общаются, а значит и не дружат, ругаются, дерутся. И не только – они выпрыгивают из окон, воруют наркотики, вступают в половые отношения, убивают и умирают. А если принять во внимание потенциал негативной энергии, присутствовавший под ее крышей, то такой выброс эмоций совсем не удивляет. И Павел совсем не желал, чтобы на его дежурстве произошло нечто подобное.