Сергей Кучерявый - Суд

– Короче это, прикинь, – волна невероятно тяжёлой интонации её голоса на ровном месте поразила меня из динамика. Голос, конечно же, был ещё переплетен и с развязной дерзостью, вероятно тоже приобретённая черта, но в это первое, так сказать, знакомство я больше вперил своё внимание именно на тон её проблемы, – я не знаю, короче, что за хрень со мной, но я прикинь… Ты, кстати, первый с кем я говорю после… Короче я, только, как минут десять назад очухалась, оказывается я лежу уже в холодной ванне. Холодно бл..дь, башка трещит, гул в ушах какой-то, кровища на полу, на ванне, на стиралке. А я такая сижу, тупо смотрю и никак не могу догнать, что сука здесь вообще такое? Надо было бы, наверное, испугаться, а я как дура встала, опёрлась на раковину и зависла. В зеркало глянула, а там ёптить, рожа тоже вся в крови, нос разбит, левая сторона опухла нафиг. Жопа короче какая-то! Вся жизнь перед глазами промелькнула! Я могла ведь и сдохнуть.

– Ну да, считай, повезло, – говорил я в похожей ей манере, – поскользнулась походу да?

– Да не, это уже не первый раз. Такая хрень уже случалась на этой недели, только не в ванной, а в коридоре упала, сука ногу тогда подвернула, до сих пор болит, – спокойно, в абсолютном порядке вещей она рассказывала это в голосовом сообщении.

– А что с тобой? Что врачи говорят по этому поводу? Не шутки же так в обмороке валяться!

– Какие нафиг врачи, какая в жопу больничка? Ты что гонишь что ли? Я сама итак знаю от чего это! Надо по ходу с диетами мальца завязывать!

– А ты когда последний раз ела? – меня вдруг внезапно осенило.

– Да хрен знает, вчера вроде, а не, позавчера что-то ела. Точно, мать тогда с утра приходила, запихала в меня пирог какой-то. Потом отблёвывалась от него полчаса! Лучше бы с отцом осталась тогда после развода и жила бы сейчас с ним вообще в другом городе. Эта истеричка нервная блин, как начала дурниной орать, типа: «Ты почему ничего не ешь? На звонки не отвечаешь? Вообще, в кого ты превратилась, на кого ты похоже?», всё в таком духе короче. Я её тогда выставила и ключи нафиг забрала.

– Погоди, с родаками давай потом. Ок? Давай ты может сейчас чего поешь, пока в обморок опять не брякнулась? Кашу, бульон, ну или там картофан варёный, а?

– Фууу! Бл… Иди ты в жопу! Фуу! Чуть не блеванула опять, хоть давно и нечем уже.

– Завязывай!

– Я сказала, не буду есть!

– Ладно, ладно, как знаешь, но я всё равно тебе рекомендую что-нибудь поесть, ну или тогда хоть дверь не запирай входную, на всякий случай знаешь, а то потом ломать придётся, чтобы к тебе скорая попала. Давай, бывай.

Я холодно и довольно резко окончил беседу и далее приступил к домашнему, очень важному, а главное ответственному занятию, то есть к варке пельменей. Вода закипела, я кинул соли, лаврушки, перца горошком и всыпал пачку пельменей, стою, помешиваю, а из головы никак не выходит едва ли знакомая девушка Катя. На одну чашу моих внутренних весов капала обычная, равнодушная вода из-под крана мол, да тебе-то какое дело? Какая-то левая баба, которую ты даже не видел, на аве за место фото вообще стоит какая-то мультяшная картинка припанкованной киски, да и общаешься ты с ней даже не час, а минут двадцать не более. О чём может быть речь? Ну, а в тоже самое время, на вторую чашу весов чеканкой падали горячие капли живой воды человеческого переживания. Эмоции ли, данные мне судьбой в наказание? Или же это просто медицинская хватка, что никак не может отпустить ситуацию, не разрешив её, ну или не внеся в неё хоть какую-то ясность? Я очень надеялся на то, что она возьмёт и по-девичьи обидится, заблокирует меня в месенджере, и тогда моя нелепо возникшая ответственность облегчённо падёт с кромки совести, и уже к утру я, вряд ли вспомню о ней. Но долго ждать не пришлось. Я не успел доесть свой ужин, как телефон вновь завибрировал, от неё пришло новое голосовое сообщение.

– Короче, у меня тут в холодильнике есть пара киви, огурцы, яблоки зелёные, йогурт какой-то, ещё какая-то хрень, а вот кефир есть, но он это, дофига просроченный уже, – она говорила так легко и непринуждённо, словно знает меня много лет и главное, что ей больше не с кем говорить об этом. Её прежняя едкость и нервозность волшебным образом куда-то испарились, будто их и вовсе не было и даже не могло быть. Будто она взяла и с лёгкостью тряхнула своими ветреными амбициями современной юности, оставив себе лишь малую часть прежних диалоговых колючек, не задумываясь ни о чём она просто пошла дальше.

– Нет, кефир сразу выкинь! Попробуй съесть йогурт. Тебе надо организм запустить, он у тебя встал, – и я начал читать ей лекцию о подручных средствах, о незамедлительных мероприятиях, выражаясь доступным языком. Я пошагово рассказывал ей о всех действия, которые она должна была выполнить. И да, я был очень рад такому повороту.

Очень сложно втолковать правильным образом некоторые понятия всеобъемлющих и общепринятых определений при этом, не исказив в них их изначальный умысел, сложно втолковать, причём самому же себе. Особенно это касается тех определений, что легко поддаются многократным, стабильным мутациям, они, миновав довольно ясную формулировку, частным образом начинают виться бесконтрольным плющом мнений, субъективных восприятий и несколько позже они уже начинают произвольно болтаться калейдоскопом в пространстве версий и трактовок, продолжая выкручивать, изменять смыслы и ценности в головах. Вот что такое любовь? Конечно же, на этот счёт есть целый ряд структурированных определений, причём из совершенно различных областей, куда человек может дотянуться своими щупальцами. Но кто на самом деле приемлет одевать данное каждому человеку понятие в форменную строгость теории? Еже ли те, кто ни разу не сталкивался с любовью, но и это думаю мало, кому под силу миновать подобные волны. Именно волны. Различной длинны, амплитуды и иных прочих характеристик, но главное в этом то, что эти самые волны имеют множественное число и все они, весьма отличные друг от друга. Удивительно, но наш аппарат речи, он словно широкого шага решето напропалую бросает в мир сомнительного размера, качества и чистоты комья слов и смыслов, естественно не просеивая, ни информацию, ни мысли. И именно повседневная поверхность славянского говора по своему взбалмошному обыкновению, совершенно не задумываясь, вкладывает в понятие любовь все возможные градации этого явления. А тем временем фантом самого могучего языка продолжает где-то там, совершенно в стороне величественно существовать, раскладывая спектр ежесекундной любви человечества по полкам с разным значением, отсылая к столпам мысли, да хотя бы к Древней Греции. У них в обиходе речи присутствовало, а может и до сих пор присутствует чёткое разделение понятий о любви: одна уважительная, другая чувствительная, третья материнская, ещё ряд и наконец, далее высшая, теологическая и ведь у каждого вида, было, есть своё название. А какая именно любовь шебуршит в сердце, как именно её вычленить, ту самую и как по ошибке не спутать её с другими видами? Да, всё так искусно сплетено в один клубок змей, что решение этой дилеммы порой добровольно ступает в темноту. Какая именно сторона любви посетила меня, я не знаю, но ежедневно просыпаясь, я вначале встречался с мыслями о том, как там себя чувствует этот чертёнок, а уж после я думал о предстоящем дне.