Ёрл Пирс - Проклятие дома Дуриев

Артур Дурия, молодой, красивый мужчина, впервые за двадцать лет приехал, чтобы встретиться со своим отцом. Когда он вошел в вестибюль отеля – широкими шагами, в которых чувствовалась упругость, – праздные глаза поднялись, чтобы оценить его, потому что он был впечатляющей фигурой, полной какого-то мрачного восторга.

Портье поднял глаза со своей обычной улыбкой ожидания; как поживаете, мистер такой-то, и его пальцы потянулись к зеленой авторучке, которая стояла в подставке на столе.

Артур Дурия прочистил горло, но голос его все еще звучал сдавленно и неуверенно. Он сказал клерку:

– Я ищу своего отца, доктора Генри Дурия. Я так понимаю, он зарегистрирован здесь. Он недавно приехал из Парижа.

Клерк опустил взгляд на список имен.

– Доктор Дурья находится в номере 600, шестой этаж. – Он поднял глаза, вопросительно изогнув брови. – Вы тоже остаетесь, сэр, мистер Дурия?

Артур взял ручку и быстро написал свое имя. Не говоря больше ни слова, даже не позаботившись взять ключ и узнать номер своей комнаты, он повернулся и направился к лифтам. Только когда он добрался до апартаментов своего отца на шестом этаже, он издал какой-то слышимый звук, и это был всего лишь вздох, который сорвался с его губ, как молитва.

Мужчина, открывший дверь, был необычайно высок, его стройная фигура была одета в облегающий черный костюм. Он едва осмелился улыбнуться. Его чисто выбритое лицо было бледным, почти мертвенно-бледным на фоне блеска в глазах. Его челюсть отливала голубоватым блеском.

– Артур!

Это слово пронеслось едва слышным шепотом. Казалось, он тихо задыхался, как будто оно снова и снова повторялось на его тонких губах.

Артур Дурия почувствовал, как доброта этих глаз прошла сквозь него, а затем он оказался в объятиях своего отца.

Позже, когда эти двое взрослых мужчин обрели внешнее спокойствие, они закрыли дверь и вошли в гостиную. Старший Дурия протянул портсигар с прекрасными сигарами, и его рука так сильно дрожала, когда он держал спичку, что его сын был вынужден обхватить пламя ладонями. У них обоих были слезы на глазах, но их глаза улыбались.

Генри Дурия положил руку на плечо сына.

– Это самый счастливый день в моей жизни, – сказал он. – Ты никогда не поймешь, как сильно я ждал этого момента.

Артур, глядя в эти глаза, с растущей гордостью осознал, что любил своего отца всю свою жизнь, несмотря ни на что. Он присел на краешек стула.

– Я… я не знаю, как себя вести, – признался он. – Ты удивляешь меня, отец. Ты так отличаешься от того, что я ожидал.

По лицу доктора Дурии пробежала тень.

– А чего ты ожидал, Артур? – быстро спросил он. – Дурной взгляд? Бритая голова и узловатые челюсти?

– Пожалуйста, отец – не надо! – слова Артура оборвались на полуслове. – Я не думаю, что когда-либо действительно представлял тебя. Я знал, что ты будешь замечательным человеком. Но я подумал, что ты будешь выглядеть старше, будешь больше похож на человека, который действительно страдал.

– Я страдал больше, чем смогу когда-либо описать. Но встреча с тобой снова и перспектива провести с тобой всю оставшуюся жизнь с лихвой компенсировали мои печали. Даже за те двадцать лет, что мы были в разлуке, я испытывал ироническую радость, узнавая о твоих успехах в колледже и о твоей американской игре в футбол.

– Значит, ты следил за моей жизнью?

– Да, Артур, я получаю ежемесячные отчеты с тех пор, как ты ушел от меня. Со времени учебы в Париже я был очень близок к тебе, решал твои проблемы, как если бы они были моими собственными. И теперь, когда двадцать лет прошли, запрет, который разделял нас, снят навсегда. Отныне, сынок, мы будем самыми близкими друзьями – если только твоя тетя Сесилия не преуспеет в своей ужасной миссии.

Упоминание этого имени вызвало незнакомый холодок, пробежавший между двумя мужчинами. Это означало что-то в каждом из них, что разъедало их разум, как злокачественная опухоль. Но для младшего Дурии это были напряженные усилия забыть ужасное прошлое, ее имя, как и ее безумие.

У него не было желания продолжать разговор на эту тему, потому что он выдавал внутреннюю слабость, которую он ненавидел. С напускной решимостью и нелепо приподняв брови, он сказал:

– Сесилия мертва, и ее глупое суеверие тоже умерло. С этого момента, папа, мы будем наслаждаться жизнью так, как должны. В этом случае прошлое действительно в прошлом.

Доктор Дурия медленно закрыл глаза, как будто его пронзила острая боль.

– Значит, ты не против? – спросил он. – В тебе нет ненависти твоей тети?

– Против? Ненависть? – Артур громко рассмеялся. – С тех пор как мне исполнилось двенадцать лет, я не верил рассказам Сесилии. Я знал, что эти ужасные вещи невозможны, что они принадлежат к древней категории мифологии и традиции. Как же тогда я могу быть против или ненавидеть тебя? Как я могу что-то сделать, кроме как признать Сесилию такой, какой она была – подлой, разочарованной женщиной, проклятой безумной обидой на тебя и твою семью? Я говорю тебе, папа, что ничто из того, что она когда-либо говорила, не может снова встать между нами.

Генри Дурия кивнул головой. Его губы были плотно сжаты, а мышцы горла сдерживали крик. Тем же мягким тоном защиты он заговорил дальше, сомневаясь в словах.

– Ты так уверен в своем подсознании, Артур? Можешь ли ты быть настолько уверен, что ты свободен от всех подозрений, какими бы смутными они ни были? Разве нет давнего предчувствия – предчувствия, которое предупреждает об опасности?

– Нет, отец, нет! – Артур вскочил на ноги. – Я в это не верю. Я никогда в это не верил. Я знаю, как знал бы любой здравомыслящий человек, что ты не вампир и не убийца. Ты тоже это знаешь; и Сесилия это знала, только она была сумасшедшей. Эта семейная гниль развеяна, отец. Это цивилизованный век. Вера в вампиризм – это чистое безумие. Слишком абсурдно даже думать об этом!

– В тебе есть энтузиазм юности, – сказал его отец довольно усталым голосом. – Но разве ты не слышал легенду?

Артур инстинктивно отступил назад. Он облизнул губы, чтобы они не потрескались от сухости.

– Легенду?

Он произнес это слово в странной тишине с благоговейной мягкостью, как много раз слышал от своей тети Сесилии.

– Эта ужасная легенда, что ты…

– Что я ем своих детей?

– О Боже, отец! – Артур упал на колени, когда крик сорвался с его губ. – Папа, это… это ужасно! Мы должны забыть бред Сесилии.

– Значит, ты поражен? – с горечью спросил доктор Дурия.

– Поражен? Конечно, я взволнован, но только так, как и должен быть при таком обвинении. Говорю тебе, Сесилия была сумасшедшей. Те книги, которые она показывала мне много лет назад, и те народные сказки о вампирах и упырях – они въелись в мой инфантильный разум, как кислота. Они преследовали меня днем и ночью в юности и заставляли ненавидеть тебя сильнее самой смерти. Но во имя Небес, отец, я перерос эти вещи, как перерос свою одежду. Теперь я мужчина, ты это понимаешь? Мужчина, с мужским чувством логики.