Ночная Тишь - Мертвая

У Аринкиных ног, в почтительном отдалении от ряда родственников, стоит Женечка Лебедева в окружении своей свиты. Черное пальто выгодно подчеркивает ее белокурые волосы. Наверняка, стояла перед зеркалом часа три, придавая им эффект легкой небрежности. Из-за макияжа она, конечно, не может пустить слезу, поэтому Женя лишь грустно рассматривает Аринкино платье и иногда бросает на меня тревожные взгляды.

Мне кивает Дима Суханкин – серьезный и весь в черном, и пялится на меня довольно долго. Я отворачиваюсь. Стаканы воды, перешептывания, громкие всхлипывания Дашки…

И в центре всего этого похоронного хаоса – Аринка.

В центре комнаты и в центре внимания, как всегда. Мы же, все остальные – просто соответствующие декорации в спектакле, устроенном в ее честь. Главная роль всегда принадлежит Аринке. Даже сейчас, когда она умерла и лежит в гробу посреди комнаты. Аринкина смерть – не конец, а только начало драмы. Нам всем предстоит это еще долго расхлебывать. Аринка ни за что не уйдет со сцены просто так.

Я опускаю глаза, чтобы хоть немного передохнуть от этих бесконечных переглядок. На безымянном пальце правой руки – Аринкино кольцо. То самое, с рубином, которое я нашла в коробке. Хоть мне и не по себе, но я специально надела его утром – похороны собрали всех возможных героев, игравших важные роли в Аринкиной жизни, вдруг кто-то узнает и выдаст себя. Я рассматриваю его с отчаянием и от души надеюсь, что оно подарено Максом. Надо будет обязательно пересилить себя, подойти к нему с каким-то пустяковым разговором (выразить соболезнования, после того, как он обозвал меня сукой и чуть не ударил, думаю, будет очень уместно, впрочем, мне плевать) сверкнуть кольцом перед его носом и посмотреть на реакцию. О, боже, пусть это будет Макс. Пусть он схватит меня за руку и злобно прошипит: «а ну быстро сняла кольцо, которое я подарил Ариночке!». Просто камень с души. Но я не верю больше ни в какие удачи. Кольцо не Макса, иначе с чего бы Аринке его прятать?

Листы блокнота перед глазами.

«Ваня Щербаков» – обведено в кружок.

– Настя, смотри! – шепчет Марька. От удивления она аж перестает надоедливо всхлипывать. Слежу за ее взглядом и утыкаюсь в особу, видеть которую здесь совершенно не ожидала. Сдерживаю стон отчаяния – только ее тут не хватало! Какого черта она приперлась?

Мнение Марьки совпадает с моим:

– Она-то зачем пришла?

Эта мелкая – объект нашего неприятного удивления – стоит у самого входа в гостиную, уткнувшись плечом в косяк, будто никак не может решиться войти. Она в тонкой кожаной куртке – совсем не зимней, голову скрывает капюшон толстовки, выпущенный наружу из-под ворота кожанки. Часть лица остается в тени, но я все же вижу клочок длинной челки и черные полосы, перечеркнувшие щеки. В отличие от Женечки, ей не страшна потекшая тушь. Мелкая тихо плачет. Она льет черные слезы и смотрит только на Аринку.

– Она же ее ненавидит, – говорит Марька чуть ли не в полный голос, и я резко тычу ее локтем в бок. Марька тихо охает.

– Что орешь? – раздраженно шепчу я. Нашла время и место произносить слово «ненавидит». Но я все же вновь согласна с Марькой, я понимаю, что она имеет в виду. Я тоже уверена, что мелкая в капюшоне терпеть не могла Аринку. По крайней мере, была уверена.

– Может, это слезы раскаяния, – шепчу я на ухо соседке. И добавляю про себя: ты же сидишь тут и льешь крокодиловы слезы, и Женечка нацепила постную мину и даже почти не накрасилась. И я не говорю вам: какого хрена вы приперлись, вы же ее ненавидите. Но да, удивление от прихода мелкой оставляет неприятный осадок. Меня бесит, что снова и снова всплывают какие-то факты, о которых я понятия не имею и все меньше ориентируюсь в происходящем.

Незаметно достаю телефон из кармана – время приближается к полудню, скоро будут «выносить». Понимаю, что остается последняя возможность. Несколько секунд не могу решиться, но все же заставляю себя встать и двинуться к гробу. Марька от удивления что-то крякает. Подхожу ближе – кто-то из Аринкиной родни услужливо отодвигается, меня видит Дашка и кажется, кривит губы в невольной улыбке. Она тянет меня за руку – и я оказываюсь прямо перед Аринкой, перед фактом ее смерти. Нас больше не разделяют люди и обстоятельства.

Я не узнаю ее. Мы ведь знаем людей по эмоциям, улыбке, выражению лица. Лицо мертвой девушки, лежащей передо мной, как будто стерто – никакого движения мыслей или чувств. Оно непривычное – Аринка никогда не красила губы такой морковной помадой, и упаси нас боже от розовых румян! Свадебное платье предусмотрительно закрытого кроя, но в небольшом вырезе вокруг шеи я замечаю нитку фальшивого жемчуга и чуть ли не фыркаю.

Арин, ты должна встать и прекратить все это. И прежде, чем я успеваю что-то осознать, раздается мой голос:

– Арин, вставай.

Дашка взвизгивает от новой волны слез и вцепляется в мою руку, как хищник в жертву. Но по сладострастным рыданиям, я понимаю, что ей это нравится – упиваться своим и моим горем.

– Зачем вы ее так накрасили? Снимите этот дурацкий жемчуг! Я сама…

Меня уже не остановить, к тому же, я вообще, кажется, отделилась от тела и просто наблюдаю со стороны как кто-то в моем платье, фигуре и волосах запускает руку под Аринкину шею, находит застежку, перетягивает ее наружу, ловко отстегивает дешевую бижутерию и избавляет Аринку от этого старушечьего украшения.

– Не надо… – бормочет девушка в моих волосах и платье и передает жемчуг в ближайшие руки. – Это не Аринкин. Где ее любимая подвеска со звездочкой?

Вопрос задан Дашке, но она только ревет и пучит глаза.

Дашкины слезы каким-то немыслимым образом начинают течь по моим щекам. Между тем девушка натягивает на ладонь край рукава моего черного платья и пытается стереть помаду. Но ядовито-яркий оранжевый цвет даже не размазывается по лицу.

Я начинаю выть от бессилья.

Кто-то оттаскивает меня от Аринки. Кто-то разворачивает лицом к себе и прижимает мою голову к мягкому темному свитеру. Я чувствую запах Ваньки и затихаю, как ребенок в крепких защищающих объятиях. Мы двигаемся к стульям у стены, кто-то дает ему стакан с водой, и он подносит его к моим губам. Я поднимаю голову и вижу. Да, это Ванька. Хмурый, но встретившись с моим взглядом, пытается улыбнуться. Самое удивительное – его ничего не смущает.

Я делаю несколько глотков из стакана и сажусь на свое место. Мне тут же становится холодно.

– Порядок? – шепчет он, касаясь моего плеча. Я киваю, не в силах что-либо сказать. Все, что мне хочется говорить, это «не уходи не уходи не уходи». Но он уходит, отдав стакан с водой Марьке.

– Ну ты даешь, Насть! – восхищенно шепчет Марька и допивает мою воду.

***

На улице пасмурно и тепло. Кажется, скоро снова пойдет снег. В такую погоду, когда воздух перестает стонать от мороза, а снег становится рыхлым и слегка подтаявшим, пахнет весной. Это странно – чувствовать весну накануне Нового года, января и крещенских морозов. Как будто бог напоминает о себе. Говорит, что не покинул еще эту землю.