Мария Серрадо - На небе ни звезды

Валери чувствовала, как падает в объятия своей паранойи: внимание обостряется, все видится ярче, и в такие моменты ей кажется, что она способна заметить трещину в миллиметр, маленький кусочек отлетевшего лакового покрытия, каплю грязи на раме, волокна пыли в углу у стеллажа. И каждое такое явление заставляло ее в отчаянии сжимать кулаки: она не могла сделать идеальным даже тот отрезок пространства, который называла домом, ей становилось плохо снова и снова от осознания того, что, как ни старайся, никакого совершенства ни в чем ей достичь не удастся. Любая попытка изначально обречена на поражение.

Чтобы не довести себя до очередного приступа раздражения, Валери дала себе слово смотреть на все поверхностно, как это делает обычный человек, не такой, как она, не замечающий столь мелких деталей. Обойдя весь первый этаж и не найдя ничего компрометирующего их семью, Валери поняла, что делать ей совершенно нечего, и начала наматывать круги по гостиной. Из открытого окна доносилась тихая музыка, джаз или блюз: чувственный женский вокал, виртуозная игра на саксофоне, редкие, но живые гитарные аккорды – все сплеталось в единую мелодию. Старье.

Она резко содрогнулась от волнения, которое то отступало, то вновь било по ней. Пытаясь успокоиться, Валери стала измерять шагами прихожую, сжав обе руки в кулаки. Вокруг не было никого. Часы на стене мерно тикали, и, посмотрев на них, она поняла, что время, на которое был запланирован ужин, уже стало частью истории. Было уже без восьми минут семь, а они обещали прийти ровно в шесть.

Она не хотела продолжать это надоевшее ожидание, но сделать ничего не могла. Вот так свернуть все приготовления было бы глупостью. Тогда по закону подлости они обязательно явятся, эти гости. Ее снова передернуло. Почему вообще они обязаны это делать? Кто его надоумил, этого барана – ее отца? Все сейчас спокойно занимаются своими делами, а они должны изводиться!

Ветер ударил ей в лицо, и она зашагала в сторону кухни, чтобы закрыть окно. Альберта там уже не было, и ее внимание привлек стеклянный стакан странной выпуклой формы – новшество нидерландской дизайнерской компании: безумно дорого, ничем не отличается от обычного стакана. Они купили целый набор у перекупщиков в порту, которые наживались на продаже иностранной продукции, изъятой при конфискации. На дне стакана багровело недопитое вино – снова он ее не послушал. Убедившись, что отца нет поблизости, она открыла бар и стала искать глазами виски, но сосуд будто испарился. На полках стояли красные и белые вина – сухие и сладкие, апельсиновый ликер, какая-то вишневая настойка, старый коньяк и ром. Она понятия не имела, куда делось все остальное. Он что, перетащил все в свой кабинет?

Валери взяла бутылку жюстé сорок девятого года и наполнила стакан до половины. Она стала вращать его в руке, поднимать вверх и опускать вниз, наклонила его так, что содержимое чуть-чуть не вылилось на деревянную столешницу, потом катала его по ней, наблюдала за тем, как красная жидкость расплывалась по стенкам, окрашивая их, а потом медленно опускалась. Валери зажмурилась и одним глотком опустошила стакан – ей показалось, что она проглотила холодную кровь или что-то еще более мерзкое, но через минуту чувство отвращения сменилось теплой легкостью.

За что уж она любила отца, так это за безупречную интуицию – год назад в Экс-ан-Прованс он купил этот волшебный ящик – из последней партии вина, в которое добавляли ариостин. В сорок девятом правительство Французской Коммуны запретило производство, и этот заветный ящик вина почти шестнадцать лет пролежал в погребе неграмотного торгаша, когда-то прилепившего неправильную табличку к нескольким бутылкам, которые он принял на молодое каберне. Но Альберт… Его чутье было не обмануть. Они за бесценок купили свою долю нектара, и Валери выпала небывалая удача – попробовать то, что уже столько лет почти невозможно было достать, о чем вспоминали родители и мечтали дети, тихо варясь в разочаровании – не повезло родиться хотя бы на десять лет раньше! Бедняги.

Жюсте никогда не отличалось отменными вкусовыми качествами, мало того, оно часто было по-настоящему отвратительным – как ягодный компот, в котором сварили кухонную тряпку. Но послевкусие… Оно было яркое, сладкое, сверхъестественно красивое. И после двух бокалов ты начинал иначе смотреть на свои проблемы, на тот кавардак, что тебя окружает; все дальше уносились чьи-то вопли «За свободу!» и страшные новости об «Обществе Друзей», телевизионная программа казалась не такой примитивной, а улицы не такими грязными. И вообще мир на какое-то время становился большим и открытым – в реальности на это уже никто не надеялся.

Нежно проведя рукой по этикетке, Валери отправила вино обратно в бар. В голову снова лезли мысли о гостях, но такого отторжения они уже не вызывали. Придут, не придут – в конце концов, никакого реального значения это не имело. Их появление в доме Асторов не помешает ОД взорвать Калле завтра утром в 7:00.

Она начала перебирать в памяти все, что ей рассказывали о семье Гейнсборо. Отец семейства Виктор был одним из богатейших людей на островах. Его отец сколотил состояние на продаже продовольствия изголодавшемуся после 99-го года Северу, и к тридцатым годам их компания стала настолько преуспевающей, что они практически добились монополии на торговлю в регионе. Обширная сеть магазинов их фамильного бренда распространилась на континент, и поговаривали, что Виктор готовится к экспансии торгового пространства полустран-соседей. Еда, одежда, книги, мебель, техника, запчасти, игрушки, даже очки – все в городе продавал он, руководя бесчисленным стадом подчиненных. Пока страна становилась все беднее и беднее, Гейнсборо увеличивали свое состояние, тем самым утверждая свое место среди избранной дюжины здешних олигархов. К шестидесятому году у них уже были рестораны, ателье и музыкальные салоны. Виктор регулярно жертвовал деньги на благотворительность и финансировал загибающееся местное образование. Каждый месяц он устраивал в их особняке, похожем на настоящий дворец, приемы, на которые съезжались богачи из соседних городков – остатки старой местной аристократии, одинокие потомки потерявших свое значение родов.

После смерти жены, которая мало общалась с местными и редко появлялась на приемах (так что люди немного о ней знали), Виктор продолжил работать в обычном темпе и решил, что дети уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно решать свои проблемы. Все и так знали, что он и при жизни жены мало ими занимался. Эти самые дети были главными источниками сплетен, транслируемых сарафанным радио городка.

Александр Гейнсборо, по рассказам одноклассниц Валери, был блистательным молодым человеком. Валери совместила создавшийся у нее в воображении образ с внешностью Кларка Саттена в черно-белых фильмах тридцатых годов, и Саттен пока что побеждал. Александр решил сделать перерыв в обучении на юридическом факультете в самом престижном университете страны (хотя все удивлялись тому, что Виктор не отправил его в свое время учиться за рубеж), чтобы помочь отцу заключить несколько важных сделок и лучше разобраться в семейном деле. Конечно, вся женская половина городской молодежи посчитала это прекрасным поступком. В сферу его развлечений входили поездки на материк, конные прогулки по окрестным полям рядом с фермой заводчиков, одинокие посиделки в баре на окраине – ничего странного для двадцатидвухлетнего молодого человека, но также ничего экзотического. У нее создавалось впечатление, что в этом городе даже имея деньги невозможно шиковать. Еще Валери слышала, что он был завсегдатаем в клубе «Веранда», где по выходным его видели с девушками из местного педагогического колледжа. Валери давно поняла, что всем нужен любимец, даже самому захудалому городишке нужна звезда, и Александру было суждено ей стать, нравилось это ему или нет.

Читать дальше