Мария Серрадо - На небе ни звезды

–Фуршет будет в главном зале?

–Да, мадам, – сухо ответила Вида, наблюдая за тем, как еще одна машина паркуется возле ограды.

Из гостиной доносился голос отца, поднимающего тост за удачные скачки, которые не должны быть омрачены досадными мелочами. Какие еще досадные мелочи? Ничего такого, всего лишь ярчайшее проявление человеческой жестокости, превращающее в руины слабую надежду на то, что во всем этом есть хоть какой-то смысл. Всего лишь доказательство безразличия, отравившего каждую частицу материи. Высшее Безразличие.

Глупая система частиц, ограниченных в пространстве. Сначала был хаос – неизмеримая, бесконечная совокупность мелких элементов, двигаюшихся с огромной скоростью в разном направлении, потом какие-то подобия молекул стали сближаться, другие – все больше расходиться, и так появилось само понятие материи. Из материи произошла форма, а из формы – все предметы и явления. Но даже пройдя весь процесс "эволюции", каждая частица осталась такой же безмозглой, какой была до начала времен, когда обладала неосознанной свободной и не должна была обязательно составлять часть чего-то большего. Большего ли? В любом случае, лучший конец – это чтобы не было начала. Просто остаться на стадии хаоса. Нет системы, нет будущего, нет никого, и никому не больно.

Куда же ты? Искать папочку? Его здесь нет.

Стукачка!

(18 июня 1956 – на грязном календаре)

18 июня 1966 – на чистом календаре в кабинете отца.

(у каждого свои памятные даты)

Вида не заметила, как Александр подошел к ней, хотя со стороны могло показаться, что она наблюдала весь его путь к дому. Его голова была одной большой раной – будто выстрелили из ружья; кровь капала на его пиджак и с рукава стекала на пол. Он схватил ее за руку и отвел подальше от двери.

–Тебе нельзя здесь находиться. У тебя шок.

–С чего ты это взял?

–Не издевайся. Это всем ясно.

–А что мне с того? – Вида сняла шляпу и повесила ее на крючок возле гипсовой статуи льва.

–Скажи, что ты задумала. – Он резко переменился в лице. – Хотя, кому я это говорю…

–Тебе не о чем волноваться. Все отлично.

–Не иронизируй, сейчас неподходящее время. Перестань, прошу тебя.

–Но я ничего не делаю. Снова придумываешь себе проблемы, как тебе еще не надоело?

Вида начала расстегивать пуговицы на пиджаке своего конного костюма. Стало жарко. Ей показалось, что откуда-то с улицы тянет гарью.

–Ты вообще меня слушаешь?

Вида посмотрела ему в глаза. Его взгляд выражал беспокойство, ее – раздражение.

–Со мной все в порядке. Отстань.

–Не в порядке. Скоро приедет врач, он посмотрит.

–Он ко мне не войдет, – резко ответила Вида.

–После такого падения нужен осмотр. Отец настоял.

–Пусть настаивает дальше, только он ко мне не войдет. Я хочу побыть одна. Просто в голову лезут…старые мысли. На меня накатывает, но я справлюсь.

–Тебе все равно нужен врач. Мне позвонить Генри?

–Не втягивай его. В этом нет нужды, неужели не понятно? Я же сказала, что справлюсь.

–Нет, не в этот раз.

–А если и не справлюсь, что тогда? Что он сделает? Снова отправит меня в чертов лагерь, как в детстве? – Ее глаза загорелись злобой.

Александр мгновенно побледнел.

–Так вот оно что…

–Ничего. Снова что-то придумываешь. Просто вырвалось, я вообще об этом не вспоминала до нашего разговора.

–Тогда в чем проблема? И не вспоминай. Меня в лагере тоже пытались напоить, ты знаешь. Это было сто лет назад…

–Десять, – перебила она его.

–Но из-за этого я не устраивал там пожар.

–И я не устраивала.

–Да ты и перед лицом смерти скажешь, что не виновата. Хотя все прекрасно знают, что подожгла корпус ты. Забыла, сколько отец отвалил денег, чтобы все замять? Люди пострадали.

Да, люди пострадали. А я вышла сухой из воды. Да, конечно, так все и было. Мразь.

–А мне плевать. Я к этому не имела никакого отношения. И вообще дело не в этом. Оставь меня в покое, иди к гостям, развлекай их – в общем, делай свою работу.

–Знаешь, со мной там тоже не лучшим образом обращались через год. Но это же было так давно! Не понимаю, что тебя так злит.

Не понимаю, что тебя злит. Если фраза «в шаге от реальной смерти и с нетерпением ее ожидая» тебе о чем-то говорит, ты, может быть, поймешь часть. Сложно наслаждаться свежим воздухом и доброжелательной компанией, когда запираешься в служебных помещениях или убегаешь за территорию, только чтобы тебя не нашли, когда прячешь синяки под длинными рукавами и брюками, не ешь по два, три дня. Это все прелюдия. Потом тебя затаскивают в подвал и показывают, какая роль тебе отведена в этом сплоченном коллективе, где вообще твое место в мире. Действительно, что же меня так злит?

–Разговор окончен. За мной не иди.

–Только скажи, что ничего не задумала. Я вижу, ты вот-вот взорвешься. Если все будет, как в прошлый раз с Генри…

–В прошлый раз ничего такого не было, – резко прервала она его. – И прекрати постоянно напоминать. Я не горжусь этим, ты знаешь. А сейчас я чувствую себя нормально, твоя помощь здесь не нужна.

–Не нормально. Все это полная противоположность норме. – Он сделал глубокий вдох и отвернулся. – И я не хочу, чтобы из-за этого кто-то пострадал.

–У меня никогда не было такой цели, ты сам знаешь.

–Врешь, как дышишь.

Вида отвернулась, чтобы не видеть, как кровь из его разбитого черепа капает на пол. Какое-то время они не смотрели друг на друга.

–Пожалуйста, поднимись в комнату. Когда подадут главное блюдо, на меня перестанут обращать внимание. Я зайду. – Александр отступил на два шага назад, и казалось, что это причиняет ему реальную боль. Он чувствовал себя беспомощным.

–Не стоит, – заметно мягче произнесла Вида.

–Прекрати это. Я буду сидеть, как на иголках. Что я могу сделать?

–Мне ничего не нужно. Просто я хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Я закроюсь в комнате, включу радио и постараюсь это пересидеть. Успокойся. Иди к гостям и больше не спрашивай меня ни о чем.

Вида направилась к своей спальне, Александр же остался на первом этаже, неспособный сдвинуться с места, и провожал ее взглядом, пока отец не позвал его к гостям.

***

Утро было пасмурное и хмурое, казалось, что вот-вот хлынет дождь, который испортит им все мероприятие. Тучи то сгущались, то рассеивались, но солнце не выходило больше, чем на пару минут, только показывалось, чтобы дать хрупкую надежду на хорошую погоду. Говорили, что в пасмурные дни кататься лучше: солнце не светит в глаза лошади и не может ее напугать. Но речь шла скорее о переменной облачности осенней порой, когда скупые лучи проглядывают сквозь тонкие облака, и нет даже намека на дождь, а не о таких часах, когда боишься, что вот-вот разразится гроза. Лучше уж солнце, чем оглушающий животных гром – но никому не было дела, и никто не собирался отменять так тщательно организованное событие.