Людмила Брус - Код Гериона. Осиротевшая Земля

«Апостол» замирает, обрабатывая в голове, только что прозвучавшие слова. Его давний спутник, его учитель, его проклятие – перестаёт казаться ему безупречным. Он был уверен, что способен постичь всё. Но кое-что он понимать перестал, и скорее всего – уже навсегда. «Чистому духу» стал недоступен мир человеческих эмоций. Какая ирония!..

– Пророк… – он вновь обращается к тому, кто говорил с ним через робота. Но, кажется, тот уже покинул механическую оболочку и растворился в одному ему известных вселенных, обещанных тем, кто верует.

Безрезультатно позвав его еще несколько раз, Григорий бесцеремонно хватает робота, всё ещё сидящего на плече, и сжимает в руке, словно намереваясь раздавить, но вовремя берет себя в руки и просто с силой отшвыривает от себя. Прежде чем удариться о стену, механическая тварь успевает махнуть крыльями, взмывает под потолок и растворяется во мраке.

Воистину, ночь – очень странное время, когда из самых узких, самых потаённых извилин мозга вылезает то, чего в себе и не подозревал. Проламываются наружу чувства, похороненные на долгие годы. Напоминают о себе недостойные, подавленные, зачастую пугающие желания. Не зря фантазия суеверного, лишённого знаний человека, сотворила волков-оборотней, охочих до человеческой крови. Не зря книжные убийства так часто совершаются в это время суток. Ночь – это время, когда заглохшие инстинкты вдруг начинают ворочаться на вязком илистом дне сознания – и да, ты действительно обращаешься, но не в иное существо, а в самого себя – настоящего. Смотришь в лицо своим истинным переживаниям, острее ощущаешь добрые и злые желания, сильней переживаешь обиду и зачастую приходишь в ужас от мыслей, что пробуждаются в темноте.

В дверь осторожно стучатся. Сначала Григорий медлит, предпочитая игнорировать запоздалого гостя, но оставаться на всю ночь наедине с собой-настоящим ему страшно, и в несколько шагов он преодолевает расстояние до двери. На фоне усыпанного звездами неба, открывшегося снаружи, виднеется невысокий силуэт. Это Маркусу – парню с белыми ресницами – не спится. Нужно сходить в пристройку и чаю, что ли, заварить: несмотря на добротную одежду, Григорий, вынужденный снова стать Аэлиусом, продрог до мозга костей, а подросток, к тому же, с улицы…

– Учитель… – выдыхает юноша с порога. – Простите, но ждать до утра я не могу. Оно может все еще быть поблизости. Наши вестники все крылаты?

– Наши – да, – веско говорит мужчина, хотя на самом деле он не уверен, что знает обо всех изобретениях Пророка.

– Значит, я видел демона. Костлявого металлического зверя, – отрывисто сказал паренёк, словно чудовище повстречалось ему минуту назад.

– Каких размеров? – настороженно спросил Аэлиус, пропуская гостя внутрь.

– С человека или очень большую собаку. На четырёх ногах. И двигался он так, словно тёк по скалам.

– Так… Что-то ещё? Морда, глаза…

– Это самое страшное, – парень сглатывает ком в горле и, запинаясь, выдает: – У этого зверя… У него было… Человеческое лицо!.. Хотите верьте, хотите нет – но я должен это сказать… Господь всемогущий, я такую мерзость и представить не мог!

– Он тебя заметил?

– Наверное. Потому что сразу спрятался.

– Как давно это было?

– Перед закатом.

– А место?

– У расселины. Туда он и ускользнул.

– И ты до конца уверен, что зрение тебя не подвело? Что это не игра воображения?.. Теней и света? Что это в конце концов не собака?

– Нет… Лицо… Человеческое… Клянусь!

– Идем-ка со мной.

И вот они в маленькой, с неровными стенами, пристройке; плошку с жиром Аэлиус забрал из главного зала. По стенам развешаны не иконы, а связки сушеной рыбы. На топящейся углем печи булькает котелок с травами; сидящий за столом юноша, сосредоточенно поджав губы, выводит прямо на каменной столешнице углем очертания скелетообразного создания, стоящего на четырех конечностях у края расселины.

Наконец, седой мужчина снимает с печки котелок и разливает содержимое в истертые керамические кружки. Маркус принюхивается и делает небольшой глоток.

– Вкус сегодня другой. Это что, учитель?

– Огнецвет. Названия не бойся. Это для хорошего сна. Отдохнуть тебе сегодня всё-таки надо.

В полной тишине они потягивают чай, смакуя каждый глоток, и тревога, что держала обоих за горло, постепенно угасает; Апостол – снова оплот уверенности и силы. Но когда два десмодуса влетают в помещение и, махая крыльями, зависают над столом, мальчишка невольно сжимает кулаки и прижимается спиной к стене.

– Расслабься, хорошо? – говорит Аэлиус, водружая на голову Маркуса обруч, срощенный с непрозрачными очками и старательно подгоняя его по размеру. – А теперь я прошу: представь демона, словно ты только что его увидел. Во всех подробностях. Место, если можно, тоже.

– Да, учитель, – сдавленно шепчет светловолосый юноша.

Несколько секунд спустя на стену комнаты проецируется изображение, позволяющее пожилому мужчине узреть, что же так напугало гостя. Аэлиус хмурится: нет, не ошибка. Не игра света или буйного воображения. Вот он, монстр с человеческим лицом – большой, но на удивление маневренный и гибкий, строением тела похожий на крупную кошку. Вот он заметил присутствие Маркуса и нырнул в расселину, хотя мог бы убить парня одним ударом металлической лапы. И вряд ли его отправил сюда Пророк. У Пророка пунктик на летающих роботах.

Апостол медленно проводит над изображением ладонью в перчатке, после чего попеременно соединяет с большим пальцем указательный, средний и безымянный, затем поднимает большой палец вверх, словно в знак одобрения, а затем направляет правую руку в сторону выхода. Роботы одновременно мигают ему белыми огоньками и улетают восвояси. Аэлиус снимает обруч с юноши и кладёт на рядом стоящую тумбу.

– Что это было? – удивляется Маркус, вновь оглядывая комнату.

– Нашёл я твоего демона. Пророк разберётся с ним. А теперь спи.

Одноухий кот Рыжик грузно прыгнул на печь, где рядом со сводным братом Арсением спал Рэнди де ла Серна. Пушистый проныра обладал как минимум шестью чувствами и всегда точно знал, чья была очередь готовить завтрак. Рэнди спал на груди, обратившись в сторону маленького окошка, куда еще даже не начал сочиться утренний свет. Мягко ступая по постели, Рыжик подобрался к нему поближе и пощекотал длинными усами лицо. Не просыпаясь, Рэнди пробормотал что-то несвязное и сгреб животное в охапку, как мягкую игрушку.

Когда тебя что есть дури обнимает кузнец, пусть даже совсем молодой, – это не всегда приятно; стремясь вернуть свободу, кот от души цапнул Рэнди за руку. Громко шикнув, юноша стряхнул кота с печи и вскочил, как отпущенная пружина, каким-то чудом умудрившись не разбудить Арсения. Машинально убрав с лица каштановые волосы, он добрел до таза с водой, разбил на ней тонкую корочку льда и, морщась от холода, умыл лицо. Затем, смочив засушенную морскую губку, он прошелся по верхней части тела – худощавого, небольшого, но уже изрядно закалённого работой в кузнице.