Лили Скай - Монстры без клыков

Я здесь явно одна. Все хорошо .

Приглядевшись, я поднялась на ноги и шагнула вперед, отодвигая на ходу обломки обгоревших сырых досок. Я пыталась отстраняться, не представлять, какой ужас здесь творился в тот трагический день, но мысли то и дело двигались в том направлении.

Я остановилась возле одной из стен, которая, вероятно, не успела догореть до конца. Слегка пригнулась, убеждаясь, что мне не показалось. Так вот что за отблеск это был. Замок прямо под ногами, замок на железной двери подвала, о котором мне не было известно.

Подвал.

Крышка засыпана опавшими сгнившими листьями, ветками и щепками от досок. Также по двору разбросан мусор, который ветром принесло неизвестно из каких мест. Странно, что территория ограждена воротами только с двух сторон. Получается, огонь мог спокойно перекинуться на соседние участки, и пострадали бы невинные люди. Я всеми силами подавила подступившую тошноту со смесью ярости, заставляя себя сосредоточиться на находке.

Одним легким движением я выдернула замок с корнем, без труда откинула железную крышку и снова посмотрела по сторонам, не примчался ли кто на шум. Старалась, конечно, делать все тихо, но вдруг явятся те, кому не спится в такой час. Любопытных в нашем мире больше, чем равнодушных. Благо я всегда относилась к числу последних, правда, меня все равно это не уберегло от такой судьбы.

Я прыгнула внутрь, приземлившись на бетонный пол, и подняла голову наверх. Ничего себе! Будь я человеком, наверняка сейчас потирала бы ступни от неудачного приземления. В бункере хотя бы была лестница.

Я посветила фонариком по сторонам – на вид обычный склад. Наверное, здесь они хранили запасы на зиму, ведь в квартире не так-то легко найти прохладное и темное место, чтобы сложить все необходимые запасы, где они сохранились бы до лета следующего года. Мне ли не знать – столько лет прожила с неугомонной тетей.

Я прошлась вдоль длинной полки, заваленной мешками с картошкой, морщась от специфического запаха сырости. Направила фонарик на другую часть стены: там находились одностворчатый шкаф, сундук будто из древности, а рядом прислонен к стене еще один мешок, скорее всего, с морковью или свеклой. Так странно было осознавать, что Семен, будучи полицейским и лидером группы охотников, собирал запасы на зиму, чтобы прокормить семью. А Луиза, запивая свои таблетки от БАР алкоголем, ехала сюда вместе с ним, размышляя, что приготовит на ужин: овощное рагу или жареную картошку.

Став оборотнем, я почему-то начала испытывать эмоции не так, как прежде. И сейчас мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не дать волю чувствам. Нет, уже ничего не исправить. Несмотря на то, какая была нелегкая судьба у Семена и Луизы, они все равно находили в себе силы жить обычной жизнью, держали себя в руках, создавали видимость счастливой семьи. И Миша наверняка каждый день, помимо полнолуния – кроме тех двенадцати раз в год, когда хочется собственными руками разорвать себе глотку, чтобы прекратить эти мучения, – старался жить как нормальный подросток.

Почему же я не могла вернуться в прежнее русло? Почему считала, что моя жизнь разрушена раз и навсегда? Передо мной только стали открываться горизонты, я только начала познавать, что такое настоящая взрослая жизнь. Не важно, что в любой момент меня могут забрать на опыты или прикончить, я все равно должна продолжать идти дальше. Несмотря ни на что.

Я рискнула открыть шкаф и попятилась назад от испуга, когда наружу вывалился незаряженный арбалет. Следом за ним упала к ногам и тетива. Я выдохнула, понимая, что за последнее время это был первый раз, когда я испытала настоящий страх. Словно бы став волком, перестала чего-либо бояться. На полках в шкафу я также обнаружила несколько пистолетов, кобуру, перчатки и стрелы: одна из них была без наконечника, а другая – разломленная на две части.

Так волнительно снова держать в руках оружие. Свой «Атаман» я оставила в Самаре, в доме, который мы сняли с Гошей, когда покинула его без предупреждения. Я многое оставила ему на память, убежденная, что мы больше никогда не встретимся. Я и сейчас так считала, разве что судьба сведет нас снова не в лучшем сценарии.

На последней полке лежала небольшая коробка, и я потянулась к ней, на секунду подумав, правильно ли вообще поступаю. С другой стороны, он завещал дом мне, а значит, все что находилось на участке, под землей, даже в сгоревшем доме, – все это принадлежало тоже мне. Ни тете Маше, ни Юле, ни тем более Мише. А мне.

Недолго думая, я раскрыла коробку и едва ли удержала ее в руках. Сотня фотографий, несколько жестких ежедневников и завернутый в трубочку бантик ярко-оранжевого цвета покачнулись в моих дрожащих руках. Обхватив покрепче, держа одной рукой телефон с фонариком, я кончиками пальцев подвинула ежедневник в сторону, за которым оказался еще один бантик. На этот раз зеленого цвета. Зеленый – любимый цвет Юли, сколько себя помню.

Мне казалось, я всегда ненавидела оранжевый цвет, но сейчас стала припоминать, что носила такой же бант еще в садике. Дрожащей рукой я распутала его, и бант быстро распустился, коснувшись носка моих бутс. Какой длинный… и такой прекрасный. Я отложила телефон с фонариком на полку в шкафу так, чтобы он освещал все помещение, и принялась рыться в коробке в поисках еще каких-нибудь памятных вещей.

Почему он хранил это здесь? Мой бант? Зачем? И столько фотографий, где запечатлена не только я, но и Юля, и Миша, а также и мы все вместе. Я поднесла к глазам одну из фотографий, где мне было лет пять, а сидящему на моих коленях Мише и вовсе три года. Я крепко обнимала его сзади за талию, его волосы растрепались, мои выглядели не лучше. Наверное, до этого мы пробежали не один круг по дому, играя в догонялки или устроив нешуточный бой. Другая фотография, где я целовала его в щеку, а на следующей уже – он целовал меня. Изображения становились нечеткими, только тогда я поняла, что глаза наполнились слезами.

Я завопила что есть мочи, отшвырнула от себя коробку с дикой яростью, и фотографии точно черно-белые флажки разлетелись в разные стороны. Я словно в тумане наблюдала за тем, как они приземляются на сырой холодный пол, и в панике принялась собирать их обратно. Слезы текли по щекам, затекали за шиворот, ногти то и дело царапали бетон, издавая неприятный звук. Я собрала половину и, рухнув на колени, разрыдалась, не в силах больше сдерживаться.

Слегка успокоившись, я посветила на один из трех ежедневников, оттряхнула его от пыли и открыла на первой попавшейся странице. Она была пуста, но из другой страницы выпал легкий конверт. Я судорожно втянула воздух, когда прочла на конверте свое имя.