Андрей Кадацкий - Иллюзия

– Извещения – для таких бездарей, как ты. Неумеющих продумывать свои шаги сосунков, возомнивших себя инженерами. – Алевтина Ипатовна окатила студента презрительным взглядом, выслушав трусливое молчание, провозгласила: – Записываем тему занятия.

Она вдалбливала знания указкой, группа сидела по стойке «смирно», боясь вздохнуть. Как-то проверяя чертежи, преподавательница прошипела:

– Кто здесь студент Забаров?

У Руслана сердце упало в пятку, жаром загорелось лицо, внутренний «гироскоп» пошел к гортани. Подавив першение, второкурсник пробормотал:

– Вообще-то, Забаровский… Там не вмещалось клеточку.

– «Клеточку», – передразнила Яценюк. – Иди сюда.

На подкашивающихся ногах юноша доплелся до учительского стола, по энергозатратам путь показался кругосветным странствием.

– Это основная надпись, молодой придурок, – изливала желчь Алевтина Ипатовна, – здесь нет клеточек. Когда в цехе по твоему чертежу изготовят брак, потому что твоя тупая башка неверно образмерила деталь, начнут искать автора. Забарова, а не Забаровского! Забирай свою филькину грамоту!

Ватман влепил по лицу, упал на дощатый пол, по бумажной памяти свернулся в рулон. Чертеж виновато покатывался, белая сторона заметно серела. Руслан подобрал, вернулся на место.

– Дешево отделался, – шепнул Панасенко, прикрыв рот рукой.

Целое занятие второкурсник выводил родную фамилию в основной надписи. Стирашка протерла дыру, буквы то писались до мелкоты, то долговязо вытягивались. Длинная фамилия не вписывалась в отведенное пространство.

– Допускается заступать за границы, – сжалился на перемене Рыбкин. – Пиши до конца.

Забаровский рискнул. Прокатило без замечания, на ватмане отчеканилась красная «тройка».

За малейшую провинность Яценюк разносила в пух и прах, обзывая заборными словами. Перевернутая парта – мягкое наказание за пустяк.

– Я преподаю для человека мыслящего. Особый подвид гомо сапиенс. Вам далеко. Вы – мелкие насекомые, твари дрожащие.

Отходя от уроков, Руслан пытался находить мазохистское удовольствие: «По крайней мере, она читала Достоевского». Только двух человек с потока Алевтина Ипатовна выделяла со знаком плюс: Рыбкина и Малышева. Первого – за знания, второго – за инцидент.

От тотального безденежья Глеб искал любую подработку. В общаге посоветовали пойти в сторожа студенческих корпусов – рядом с домом и учебой, какой-никакой а привесок к мизерной стипендии. Взяли сразу, данные с паспорта списали в формуляр, поставили в корпус «В» с кафедрами инженерной графики и физики. Ночные вахтерши объяснили работу: каждые два часа – обход всех пяти этажей с заглядыванием в аудитории.

Лучше спускаться, чем подниматься. Новоиспеченный охранник поднялся на последний этаж, включил коридорное освещение. Люминесцент, поморгав, неохотно разгорелся в части ламп. Местами прятался полумрак. Малышев опасливо шел по гулкому бетону. Шорохи пробежали по крылу. Взвыл ветер. Хлопнула фрамуга. Глеб замер. На днях вломились в корпус «Б», унесли компьютеры. Здесь красть нечего, единственный комп находится на первом этаже в лаборантской, но мало ли. Брянец подошел к аудитории, где слышал хлопок. Полуоткрыта. Внутри темень. В груди похолодело. Малышев осторожно протянул руку, намереваясь толкнуть дверь. Та с грохотом закрылась. Глеб, словно окаменел, стоял неподвижно, тело отказывалось повиноваться. Дверь с пугающим скрипом приоткрылась, будто заманивая в ловушку.

– А-а-а! – заорал сторож и с силой толкнул опасную деревяшку.

Он вбежал, пошарил по стене, нащупывая выключатель. Глаза обостренно вглядывались во тьму, рука прикрыла голову в ожидании удара. Ноги подкосились, мышцы напряглись, мысли улетучились. Отчаянный страх колкими мурашками сновал по коже. Пальцы нащупали выключатель. Свет озарил аудиторию. Фрамуга покачивалась в такт завываниям потустороннего ветра. Брянец осмотрелся, протяжно выдохнул. Подошел к окну, закрыл фрамугу на шпингалет, продолжил работу.

Со временем Малышев привык к безобидным шорохам, звучащим страшно для человеческого уха. Перешел на хождения по два раза за ночь, потом и вовсе на один, перед закатом. Пройдет, закроет все окна, форточки и читать в неиспользуемый по назначению гардероб. Когда сморит сон, Глеб раскатывал грязный матрас с подушкой без наволочки. Вместо одеяла сторожа использовали старую штору, зимой спали в куртках.

К астрологии приходило охлаждение. Гороскоп на день набрасывался за пару минут. Но прогнозы выходили общими, а как добавить конкретики, «наука» скрывала точный ответ. Перелопатив всю имеющуюся литературу, студент в новейших изданиях находил лишь рефераты известного. Перешел просто на чтение исторической публицистики, радовался малейшим упоминаниям Урбана Второго, Готфрида, Танкреда. Настоящей удачей считалось предложение с именем Адемара Монтейского.

Окончательно освоившись на ночной работе, Малышев повадился в лаборантскую, изучать компьютер. Благо преподаватели сдавали ключи на вахту. Включать машину Глеб научился быстро – достаточно нажать на кнопку, беда – выключал также. Отчего в следующее дежурство вахтерша выговаривала:

– Опять приходил этот учитель, с лаборантской… Ругался на тебя, говорит, снова ты ему накрыл там что-то.

– Операционную систему, – подсказывал молодой сторож.

– Во-во, говорит, сорвал занятие. Ты уж в следующий раз поосторожней, Глебушка.

Любопытство тянет на эксперименты. Прочитанные книжки по информатике научили правильно выключать, но в результате проделываемых упражнений, операционка накрывалась вплоть до переустановки. Раздосадованный завлаб ругался с вахтершами, обязанными сидеть днем и ночью, строго-настрого запрещал давать доступ нерадивому сотруднику. Забирать ключ домой нельзя – техника безопасности. Женщины обещали, но шли навстречу молящему знаний. История повторялось: незагружающаяся Windows, срыв занятий, гнев лаборанта. Он грозился серьезно поговорить с Малышевым, специально интересовался графиком дежурств, но времени на встречу так и не нашел.

Это постоянное недоразумение прибавило Глебу «вистов» в глазах Яценюк. Грозная дама входила в аудиторию, начиная занятие политинформацией:

– Вчера кто-то из студентов-сторожей… – Она точно знала кто. – …вновь сломал компьютер. Группа не смогла на нем чертить, так как не запускался не только AutoCAD, но и некая Windows. И поделом! Только черчение от руки, с помощью бессмертных карандаша и линейки уподобляет инженера художнику! Только так можно вдохнуть душу в чертеж, ощутить себя настоящим творцом!

И завышала Малышеву оценки на один балл. За тройку теперь не стоило беспокоиться. Женщины кафедры «Инженерной графики» вели непримиримую борьбу с единственным мужчиной и техническим прогрессом. Бочкин, Галайда и Забаровский исправили «тройки» только летом девяносто шестого с другой преподавательницей, воспользовавшись отпуском Алевтины Ипатовны.