Светлана Нилова - В поисках шестого океана. Часть вторая. Крушение

– Ничего не понимаю, – доктор Кейн вошел в комнату и осмотрел прибор. – Этого не может быть, она не должна этого чувствовать, – бормотал он, и мне это не понравилось. Доктор перестал видеть во мне личность и воспринимал меня только как объект эксперимента.

Несколько раз он снижал мощность, но даже при минимальном воздействии я чувствовала его. Доктор Кейн весь вечер пребывал в глубокой задумчивости и со мной не разговаривал.

На следующий день он приготовил шприц.

– Что это? – испугалась я.

– Это легкое успокоительное, чтобы ты не боялась. У тебя слишком сильные реакции, это не вполне укладывается в норму.

– Так я все-таки ненормальная? – спросила я.

– Не укладывается в норму, – повторил доктор Кейн, – я уверен, что если бы сейчас обследовали мозг Да Винчи или Лавуазье, он бы тоже не уложился в норму. Я не занимаюсь нормой, меня интересуют сверхспособности, сверхвозможности человека. Ты знаешь, что с человека можно снять ментальную матрицу и спроецировать ее в пространстве? Можно менять полярность и вектор.

Я замотала головой. Доктор Кейн вроде бы говорил по-английски, но в его речи не было понятных мне слов.

– Вы просто скажите, что мне надо делать.

– Разумно. Твоя задача, говорить все, что чувствуешь.

– Но я не всегда могу выразить это словами. У меня – образы.

– Ассоциации, образы, рисунки, все что угодно, – доктор Кейн, похоже, входил в раж. – Мне нужен материал. Исходник, который можно обрабатывать.

Глаза его лихорадочно заблестели.

– А укол обязательно? – спросила я умоляюще.

– Хорошо, можно микстуру, – смирился доктор, – только она подействует через полчаса, а укол сразу.

– Давайте подождем полчаса. Вы пока свои приборы настроите. А то прошлый раз было не очень приятно.

– Наука не всегда приятна. Цель – вот ради чего мы работаем.

– А какая ваша цель? – спросила я, выпив микстуру, она была приторная и отдавала ментолом.

– Жидкая жвачка? – пробовала пошутить я.

– Что? – не понял доктор Кейн. Он изучал свои записи.

– Какая у вас цель?

– Я уже говорил тебе, что цель эксперимента…

– Нет. Док, с экспериментом все понятно. Какие цели у вас лично: прославиться? Оставить свой след в науке? Найти Бога? Или доказать, что его нет, а есть только физиологические процессы?

– Ты всегда такая любопытная? Хочешь стать психологом?

– Нет. Я хочу стать художником. Но человеческие мотивы мне тоже интересны. Почему человек поступает так или иначе.

– Иногда поведение человека непредсказуемо и его нельзя объяснить логически.

– Когда такое бывает?

– Когда включаются чувства: страх, гнев, любовь. С последним особенно тяжело. Никакой логики.

– Так вы любовь изучаете? – спросила я с любопытством.

– Скорее наоборот. Как можно без нее обойтись, – сказал доктор Кейн и включил свой прибор с излучателем.

Доктора Кейна все считали гением. У него были хорошие результаты работы, с ним считались. Я видела одну из его пациенток, Анну Смит. Довольно долго, еще в другой больнице, она лежала в коме после травмы, и улучшений не наступало. Спустя полгода, зафиксировав смерть мозга, ее уже хотели отключать от аппаратов, но доктор Кейн, с разрешения родственников, взял ее к себе и облучил своим прибором. Через несколько сеансов пациентка очнулась! Заново научилась ходить, есть, говорить. Сейчас она лежала вместе с нами, потому что страдала амнезией, и вела себя немного странно, но ведь она жила! И была вполне вменяемой. Я разговаривала с ней. Анна совсем ничего не помнила из своей жизни, даже своих детей. И, говорили, ее поведение тоже кардинально изменилось. Из забитой, сутулой, вечно суетливой домохозяйки она превратилась в невозмутимого человека с величественной осанкой. Среди остальных пациентов клиники она очень выделялась. Она казалась камнем, несокрушимым валуном в потоке вод.

Однажды к ней привели ее детей. Она смотрела на них с любопытством, как на забавных зверушек, потом сказала:

– Уведите детей, они утомляют меня.

Это все не очень нравилось ее родственникам, и они держали Анну в клинике. Вот уже полгода. Доктор Кейн хотел еще экспериментов, чтобы вернуть Анне память, но она отказывалась сотрудничать с ним.

Как-то услышав, как я молюсь, Анна попросила что-нибудь сказать на латыни. Я повторила молитву и сказала пару расхожих выражений типа: «Cogito, ergo sum» – («Я мыслю, следовательно, я существую»).

Женщина глубоко задумалась, после чего выдала:

– Cogitations poenam nemo patitur – («Никто не несет наказания за мысли»).

У меня вдруг похолодела спина.

– Кто ты? Ты ведь не Анна Смит?

– Я не чувствую себя Анной, следовательно, я – другое.

– Как мне называть тебя?

– Называй homo ratus.

– Но это же не имя?

– У меня теперь нет имени.

– Откуда ты знаешь латынь?

– Я думаю на ней.

– Ты учила ее в школе?

– Я не помню школу, а мои мысли были всегда.

– И о чем ты думаешь?

Женщина раскинула руки, словно демонстрируя наш зал, наполненный такими же чокнутыми, как и мы:

– Ecce spectaculum dignum, ad quod respiciat intentus operi suo deus!

По спине у меня пробежал холодок.

Из всего я поняла только «зрелище» и «Бог».

Я осознала, что на самом деле совсем не знаю латыни, хотя молитвы на ней запоминались без труда и после легко текли с языка.

Мы много разговаривали с Анной, но не нашли общего языка. Она больше молчала, погруженная в свои мысли, и растормошить ее не удавалось даже на групповой терапии. Однажды, когда мы обсуждали случай девушки, которую бросил возлюбленный, доктор, ведущая групповой сеанс, спросила у Анны:

– А что вы думаете по этому поводу? Можно ли излечиться от любви?

Анна покачала головой:

– Amor non est medicabilis herbis…

Мне пришлось переводить:

– Она сказала: «Любовь не заживляют травы»

– От любви нет лекарства, – поправила меня доктор и улыбнулась. – А что считаете вы, Софи?

– Я не знаю, что такое любовь.

– Любовь – это секс! – вмешалась одна из старушек. Видимо, старческое слабоумие ее чуть отпустило, и она вспомнила.

– Спасибо за комментарий, миссис Грей, но я спрашивала Софи! – улыбнулась доктор.

– Я не знаю, – повторила я. – Каждый раз то, что я принимаю за любовь, оказывается только моими фантазиями. Все переживания и чувства – только мои, внутри моей головы. Я думаю: что подумал он, какие у него мотивы, что он чувствует… Живу в этих фантазиях. А потом оказывается, что он и вовсе не думал. Ему хотелось секса – он говорил стандартные слова. Мне хотелось внимания и ласки – я принимала эти слова за правду. Вот и все. И на самом деле никакой любви нет. Она не существует. Есть только потребности. Если они совпадают – это называют любовью, если не совпадают, мы оказываемся здесь. Или там.