Петр Елизаров - Шаровая молния

Преподнеся цветок, Тихомиров как мог улыбнулся, понимая, что они тут совсем не к месту. Он сумел мигом оценить и обстановку тесной квартиры, в которой очутился. Напомню, что это была однокомнатная квартира – на многое в ней не размахнешься, как раз сойдет для одинокой 40-летней женщины: главная дверь квартиры вела в прихожую, свет в нее почти не попадал, она была темна также из-за отставших в некоторых местах бордовых обоев. Узкая арка из прихожей вела на тесную кухоньку, где стоял старый гарнитур, такой же древний стол, задвинутый в угол, на стене висел покрывшийся пылью телевизор. Из кухни можно было попасть на холодный балкон, заваленный всяким хламом – его бы вынести, но мужских рук в доме нет, а нанимать грузчиков было накладно. В левой стороне прихожей была дверь, через которую можно попасть в зал: он был сравнительно небольшой; его можно было сделать более просторным, если передвинуть в нем кое-какую мебель, а пока она стояла неудобно и неправильно, только загромождая проходы. А празднично накрытый широкий стол и стулья, стоящие рядом с ним, превратили эту комнату из зала в какую-то тесную кладовку. К столу прилегал белый диван, накрытый потрепанным покрывалом (наверное, для того, чтобы гости не запачкали единственную недавно купленную вещь). Ближе к большому окну у дивана стоял заваленный книгами компьютерный стол. Стена напротив по всей своей длине была закрыта множеством шкафов и тумбочек, на одной из которых стоял накрытый по старинке кружевной тряпочкой телевизор. На узком подоконнике за полупрозрачными занавесками, обтирающими пол, стояли горшки с цветами. Единственное достоинство зала – желтые обои и множество света: висела большая люстра, стояли торшеры, а обои только преумножали весь этот свет. Еще одну деталь заметил Дмитрий – отсутствие пластиковых окон. Все окна были деревянными, покрашенными в белый цвет. Подобные окна имели только две функции: либо никогда не закрываться до конца, оставляя щели, в которые вечно сквозит, либо при должном усилии захлопнуться навечно так, что потом даже с помощью каната и трактора не откроешь.

Зал уже вовсю был заполнен народом. За столом уже сидели гости и громко разговаривали. Подруга Диминой мамы в этот момент, сделав вид, что несет подарок на кухню, сама укрылась там, принявшись боязливо смотреть из-за угла за тем, что будет дальше и как гости воспримут новую компанию. Тут Александре Игоревне стало жутко неудобно и стыдно появляться перед гостями Головиной, которые наверняка прекрасно знали ее биографию. А ведь она ни в чем не была виновата, ни в чем перед этими мнимыми судьями не провинилась: во времена той истории, которую все припоминают и рассказывать о которой я, ваш автор, все никак не начинаю, Александра Игоревна Тихомирова поступила обдуманно, адекватно и главное – по зову ее доброго сердца. Правда, этого поступка общество не одобрило, поэтому все ее друзья и знакомые отвернулись от нее. Никто не откликнулся, никто не поддержал ее – так она и осталась одна со своим сыном. С тех пор Тихомирова старалась избегать появления в обществе, которое заставило ее думать, что она не права и не заслуживает отныне в нем пребывать.

Тихомирова отдышалась, посмотрев в сторону зала. Дима вновь подошел к ней и обеспокоенно спросил, все ли в порядке. Она, кивнув головой, произнесла, что все хорошо, и они вместе вошли в комнату. И тут все затихло. Все сидящие за столом уставились на них – Дима и его мама, стыдливо поспешили отыскать свободное место на диване, хотя их истинным желанием было немедленно уйти. Явно все собравшиеся ожидали прихода на эти места кого угодно, но только не Тихомировых – для всех это стало сюрпризом, не весьма приятным. Все гости будто переменились, стали более зажатыми и тихими, словно потеряли праздничное настроение, ощутив вместо него разочарование. Мамаша Димы уже разучилась находиться в подобной компании – ее вновь одолел неудобный холодок стыда и страха, она даже боялась поднять глаза, чтобы осмотреть комнату и гостей, а Диме, более привыкшему к обществу в школе, стало жалко маму. Но коль пришли и сели, то деваться было уже некуда.

Диме Тихомирову не нравилась эта унижающая их обстановка. Обилие желтого цвета начинало угнетать. Не вызывали симпатии у Димы и гости, недовольно посматривающие на них. Мысленно критикуя их внешний вид, он успокаивался, а, поворачиваясь к маме и ухаживая за ней, не мог налюбоваться ее красотой. Она надела свой самый лучший сарафан и свои любимые босоножки; в этом наряде она всегда выглядела так, будто помолодела на несколько лет – весь ее образ венчали светлые волосы, аккуратно убранные в симпатичную косу. Школьник же был одет в темно-синие джинсы с белыми потертыми пятнами, простую черную футболку и слегка потрепанные кроссовки – свою любимую серую толстовку на замочке с капюшоном он оставил в прихожей; его мама тоже захватила с собой беленькую курточку на случай дождя или прохлады.

Дима и его мама чувствовали себя не в своей тарелке: они были зажаты и резко отличались от других гостей. На лице каждого из присутствующих было заметно возмущение: почему Люда пригласила Тихомировых, унизить их или испортить праздник всем? Первой это возмущение выразила еще та интриганка Гуля, которая тайно позвала Люду на разговор в коридор. Там она с укором посмотрела на подругу и закурила тоненькую дамскую сигаретку:

– Ну? – недовольно спросила Гуля свою лучшую подругу Людочку, которая отмахивалась ладонью от едкого сигаретного дыма. Она догадалась, из-за кого ее сейчас будут отчитывать. – И что ты скажешь? – договорила Гуля, ожидая ответа, словно злобная учительница, которая оставила двоечника после уроков.

– Я откуда знала, что они придут, – принялась громко оправдываться Головина, но когда Гуля злобно постучала себя по голове и приставила указательный палец ко рту, Люся затихла и заговорила шепотом. – Посмотрела я на время, которое ей сказала – их нет, я и подумала, что не придут, а тут такое…

Гуля докурила, спокойно потушила окурок в висевшей на перилах консервной баночке и взглянула на Люду:

– Ты в своем уме вообще? – злоба так и струилась из нее, поэтому она четко выговаривала каждое словечко, немного прикрывая глаза. – Кто ненормальных приглашает?

Люся виновато опустила голову, не зная, что ответить. Она понимала, что стоящая перед ней Гуля являлась сейчас олицетворением мнения всех без исключения гостей. Та продолжала зверствовать, поправляя свои короткие крашеные волосы:

– Она своего подкидыша привела еще.

– Я подумала, – неуверенно произнесла она, зная, что совершила глупость, – что они этим хоть как-то развеяться, сходят куда-нибудь, среди людей побудут… А то они там совсем одичают вдвоем…