Елена Жег - Жертва. Между долгом и человечностью

– Как бы то ни было, это такое счастье! – успокоившись продолжила женщина, снова мягко и ласково, – Для всего прихода!

И будто поставив тем точку, она устремила взгляд на Веру.

– Спасибо, мне, правда, очень-очень приятно! – сконфуженно отозвалась девушка, вынырнув из дурных воспоминаний и размышлений.

– Ну, а что отец?.. – без обиняков спросила миссионерка.

Официальная часть была закончена.

Вера покраснела и ответила глухо:

– Он меня поздравил…

– Так он будет помогать тебе? – уточнила монашка. – Это ваше общее решение, сделать тебя Избранной? В каких вы отношениях?

– Да… Нет! Не совсем… – стушевалась девушка, жадно выискивая, за что бы зацепиться взглядом. Крохотная табуретка вдруг стала похожа на дыбу.

– Ясно! – хмыкнула женщина. – Ладно! Благословенное поддержит! А пару себе собираешься искать? Время-то идет.

– Конечно, – виновато ссутулилась Вера.

Монашка прожигала её испытующим взглядом. Голова у Веры закружилась, начала подступать тошнота. Девушка, желая сбежать от такой бессовестной атаки, погружалась всё глубже внутрь себя, стараясь отыскать безопасное место.

– Можно я потрогаю?.. – спросила тем временем миссионерка и потянулась к плоскому как камень животу Избранной.

И тут вдруг вспомнился Вере старый безотказный дуб с Детского острова: тенистый и шершавый, шелестящий густой, насыщенно-зеленой, чарующе-пахнущей листвой. В ту же секунду девушка вскочила с табуретки и подалась назад. Монашка поднялась ей навстречу с вытянутой рукой и лишь тонкая морщинка меж бровей отразила её недоумение.

Вера отступила еще на шаг. Ощутив спиной косяк входной двери, она развернулась и пренебрегая всеми правилами и обычаями, распахнула её, «ненавязчиво» указывая выход.

– Нет, спасибо, – пробормотала, спрятавшись.

Миссионерка замолкла, на миг лишившись дара речи. Затем что-то прикинула в уме и горделиво выпрямилась. Сощурилась. Последним штрихом – снисходительно улыбнулась. Маска снова сменилась.

– Рада была тебя повидать, – словно ничего и не заметив, так, будто уйти – было её идеей, чинно промолвила женщина. – Обязательно заходи к нам! Наши двери… всегда открыты для тебя!

Она сухо перекрестила Веру, коснувшись лишь лба. Затем важно расправила примятый подол и вышла.

– Пастор отметит тебя в молитве… – бросила на прощание.

* * *

Вера вынырнула в коридор одной из первых, едва успел отзвенеть звонок и стремглав понеслась к кабинету трудов для мальчиков. Несколько минут, она стояла нетерпеливо пританцовывая. Когда же Гарник, наконец, выволокся из класса, девочка налетела на него словно ураган:

– Я сшила такую классную рубашку! Ррррр! Не то что это отребье, из которого везде нитки торчат! – возбужденно прыгала она, дергая друга.

Мальчик же только молчал и старательно обсасывал палец, отклоняясь от подруги.

– Что там у тебя? – бесцеремонно потянула Вера его руку, – Заноза…

В долю секунды она ловко подцепила ноготками коротенький кончик деревянной щепы.

– А-ай!

Вера отбросила мизерную палочку в сторону и тут же вернулась к своей теме:

– Кто только сшил это жуткое платье? Слепой безрукий калека?

Девочка с комичным видом брезгливо потянула из собственного рукава нитку, потом быстро обгрызла её зубами и сунула в карман.

Гарник прыснул со смеха.

– Вот бы она мне и досталась! – мечтательно прошептала она, так чтобы слышал только друг.

Порой при распределении одежды разрешалось забирать свои работы, но, по наблюдениям детей, только ни когда они удачные. Тут главное было хорошо сыграть неудовольствие – сделать вид, что берешь какую-то ерунду. Вообще одежда распределялась по жребию. Ведь изделия, например, семилеток не хотели носить даже сами семилетки. А были еще и просто не способные к шитью особы. Так или иначе кто-то всегда оставался недоволен.

– А я сделал табуретку! Но похвастаться ей не могу… – вздохнул Гарник, – Зато рация получилась клёвая…

Мальчик засунул руки в карманы и молча уставился в пол, выложенный дряной коричневой плиткой.

– Молодец, Гарник! – подруга отреагировала точно так, как ему и хотелось, – Мне так нравится то, что ты мастеришь! Надеюсь, скоро сможем опробовать твою поделку!

– И я… – глаза его засветились.

Вдруг в животе у Гарника заурчало и он дрогнул, согнулся пополам, болезненно скривился:

– Как есть-то хочется…

Вера лишь ласково погладила друга по голове.

Вот уже третий день вся их «пятерка» – условная группа ответственных друг за друга ребят – получала сильно сокращенный паек. Ребята недоедали и ходили сонные, нервные рассеянные.

Девочка наклонилась к другу, заглянула в глаза. Посмотрела и горестно, и нежно, потом сказала:

– И не говори… Когда уже этот недотепа поправится?!

Причиной всему был мальчик из их «пятерки», который заболел и слег в постель. А по правилам ему полагался особый стол, сформированный за счет остальных ребят. Вера считала, что у них забирают неоправданно много, но Гарник отговорил её жаловаться и разбираться.

– Может стащим из огорода пару морковок? – задумчиво как бы спросила разрешения девочка, – Я видела, уже созрели…

Они шли плечом к плечу по переполненному коридору учебного корпуса:

– Ты что, вздурела? – округлил глаза мальчик, озираясь. – Не услышал бы кто! Знаешь, что нам за это будет?!

Вера только тяжело вздохнула и, на радость другу, не стала спорить:

– Ты прав… Ладно, думаю, уже недолго осталось! Поспешим?

По крайней мере их случай был значительно легче, чем у той легендарной «пятерки», о которой не устают рассказывать учителя. Ведь там, выхаживая одного, от голода умерли трое детей.

Утро выдалось на редкость промозглым. Низкое, затянутое тучами, угрюмое небо давило на глаза. Все цвета вокруг перемешались, испачкав улицы грязно-серым.

Вера никак не могла найти себе места, ожидая свое первое собрание Избранных. Она встала ни свет ни заря, металась и суетилась, пока не сдалась – выскочила на улицу раньше срока. Нужно было скоротать время и девушка принялась бродить по пустынным улицам.

В рабочее время в жилом секторе почти не было шансов встретить людей. Если в улье общины кто и оставался дома, то предпочитал не высовываться – причина для отгула должна быть едва ли не смертельная. В противном случае от нападок соседей можно было съехать с катушек. Бездельников не любили пуще больных.

Вера никогда не пропускала рабочие часы и теперь обомлела, ощутив тишину и спокойствие отдыхающего от людей города. Она прожила здесь шесть лет, но ни разу не видела общину такой. И эта безмятежность, умиротворение пугали её. Она словно пришла в гости, когда хозяев нет дома. И будто, стоя в спальне, не понимая даже зачем, просматривала содержимое прикроватной тумбочки, каждую секунду страшась, что вернутся владельцы квартиры.