Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете

Что еще?

Точно нет отпечатков пальцев, но могли остаться волокна с моих перчаток на его груди.

Цепочка следов от моих каблуков. Была ли там земля, или только асфальт? Никак не могу вспомнить. Все это улики против меня. И я ничего не могу сделать. Они придут за мной. Я лежу неподвижно, прислушиваюсь к сиренам и жду стука в дверь.

Тревога расползается по всему телу, будто на грудь наступил слон, который топчется по мне все сильнее по мере того, как я осознаю, что сделала. Одним опрометчивым толчком я разрушила свою жизнь и оборвала чужую. Я никогда не буду прежней. Я убила человека. Хотя сейчас, пока я лежу в кровати, это кажется таким абстрактным.

Может, как раз подходящее время? До того, как меня найдут, и я пойму, что это конец, что доказательств моей вины слишком много. У меня нет ни знаний, ни опыта, чтобы справится с происходящим. А ставка – обвинение в убийстве – крайне высока.

Я вздыхаю, пытаясь согнать слона, и поворачиваюсь на бок. Инстинктивно Рубен придвигается ко мне, сгребает в охапку и притягивает к себе. Одеяло слишком теплое, его рука слишком тяжелая, я не могу этого выдержать и отодвигаюсь. Он издает недовольный, разочарованный вздох, но я его игнорирую.

А потом наступает утро. Рубен что-то готовит в кухне. И как будто бы все нормально. Но здесь, в спальне, я пленник собственных мыслей.

Не могу поверить, что вернулась на работу. Но это так. И уже прошел целый день.

Эд везет меня домой, потом он отгонит автобус в гараж, чтобы заправить его и припарковать на ночь в безопасном месте. Он часто так делает. Мило с его стороны.

Раньше я считала автобус передвижной библиотеки успокаивающим, меня окружало множество страниц с мыслями других людей: через что бы ты ни проходил, кто-то уже успел пережить это раньше. Но сегодня я так не думаю.

За сегодня я три раза порывалась рассказать все Эду. Он всегда вызывал во мне чувство доверия, как священник. Он бы не стал меня осуждать, как Рубен, поэтому казался мне более перспективным слушателем. Если мы не в охваченной войной Сирии и пока есть крыша над головой, в мире Эда нет проблем.

Мы познакомились шесть лет назад, когда он нанял меня на работу. Он ни разу не спросил меня об Оксфорде, и с тех пор никогда не спрашивал, хотя я часто его упоминаю. И это мне в нем нравится. Эд просто наблюдает за мной. По понедельникам приносит торт, который печет в воскресенье, чтобы, как он говорит, скрасить начало недели. Мы пьем чай и изучаем книжные новинки. Я уже привыкла, что у меня всегда есть бесплатный экземпляр любого бестселлера. Несколько лет назад я была готова работать только ради этого.

Уже в темноте мы подъезжаем к моей квартире. Сегодня Рубен на встрече молодежного клуба, как всегда по понедельникам.

Эд оставил двигатель включенным, ожидая, пока я соберу сумку и выйду. Сейчас начало шестого, а снаружи хоть глаз выколи.

– У тебя гости, – спокойно говорит он, указывая на мою дверь. Стекла его очков блестят, когда он поворачивается ко мне.

Тут я замечаю две фигуры у двери. Вижу только макушки их голов, темную и русую, в свете уличных фонарей. Они стоят у лестницы, ведущей к нашей квартире, их ноги скрыты в тени. Это, должно быть, полицейские.

И тут подступает паника. Меня бросает в пот, а вчерашний слон снова на моей груди.

Я не могу остаться в автобусе, это вызовет подозрения у Эда. Стараюсь придумать историю, причину вернуться. Во рту пересохло, как будто все высушила ложь.

– А, я знаю, кто это, – бормочу я.

– Свиньи, – говорит Эд.

– Кто?

– Полиция. – Он показывает на мужчин.

Они не двигаются.

– Откуда ты знаешь?

– По двум признакам: машина марки «Воксхолл», на каких ездят копы, и двойное зеркало заднего вида.

Его голос спокойны, без осуждений, без подозрений, без насмешки над тем, что я сама не догадалась. Таков Эд. И опять же поражает, насколько окружающие люди мне доверяют.

– Ты знала, что они приедут? – спрашивает он, пристально глядя на меня.

Я понимаю, что уже прокололась, когда сказала, что знаю, кто пришел. Стараюсь вспомнить какие-нибудь нетяжкие преступления, но в голове пусто.

– Три, – выдыхаю я после растерянного молчания, – три ограбления за две недели на нашей улице. Должно быть, произошло еще одно.

– О, Джо, – говорит Эд полным сочувствия голосом, – все же я переживаю, что ты живешь в этом подвале.

Мои глаза наполняются слезами, когда я понимаю, что он тревожиться за меня.

Берусь за ручку двери здоровой рукой и выхожу, не попрощавшись. Я не могу говорить с ними. Мне нужно спрятаться.

Слышу, как Эд отъезжает, звук двигателя стихает по мере того, как машина удаляется, оставляя меня в одиночестве. Эд не мог и подумать, что я пытаюсь ускользнуть от полицейских, которые хотят поговорить со мной.

Я не хочу идти мимо них. Эд высадил меня почти у входа, так что нет иного варианта, как спуститься к двери через две от моей. Не звоню в звонок, не дергаю за ручку, просто стою в нише, надеясь, что в полной темноте останусь безымянной фигурой, которая не заинтересует полицию. Я слышу, как они разговаривают между собой у входа в мой дом, но не могу разобрать ни слова.

Прижимаюсь спиной к двери, сердце колотится как сумасшедшее. Закрываю глаза и надеюсь, что полицейские уйдут и что никто не выйдет из этой квартиры, что никто не окликнет меня по имени. Я стою в темноте и надеясь, что меня не заметят. Жду.

Проходит десять минут, прежде чем они уходят.

И еще пять, прежде чем я решаюсь выйти. Колени дрожат.

Они оставили мне записку с просьбой позвонить.

Адвокат приехала в девять утра. Сержант Моррис – не понимаю, какой у них график смен, – забрала меня из камеры и отвела в большую комнату для допросов.

Меня мучает похмелье. Всю ночь я просыпалась каждые тридцать минут, а когда один раз не услышала, как меня позвали по имени, полицейский зашел в камеру и разбудил меня. Как только удавалось заснуть, приходило время следующей проверки.

Сара оказалась не совсем такой, как я ее представляла, но в целом я была недалека от истины. Она высокая и стройная, может быть, такая же высокая, как Рубен, с длинными темными кудрявыми волосами. Зубы кривые, но очень белые, и несмотря на утро, на губах красная помада. От нее веет каким-то шиком.

– Джоанна, это ваш адвокат, Сара Абберли. Сара, это Джоанна. – Сказав это, Моррис развернулась и вышла, не сказав больше ни слова.

– Итак, – кивает Сара, как только мы остались одни.

Мне нравится это деятельное «итак».

– Ваше дело передали в отдел уголовных расследований, который занимается тяжкими преступлениями, – продолжает мой адвокат.

– Я лишь…Что все это значит? Я всего лишь его толкнула.