Святослав Рыбас - Что вы скажете на прощанье?

Карташева положили в отдельной палате, чтобы больные не видели, как он умирает. Он не приходил в сознание. Его лицо, отсиненное щетиной, было влажно, грудь едва приподнималась. Вадим смотрел на него с тоскливым любопытством. Он тоже подолгу задерживал дыхание, в легких жгло, и Вадим чувствовал, как трудно отцу. Ему еще не было жаль отца. Нужна привычка к умирающему, но отцу было сорок девять, он телесно крепок даже теперь, и сын думал о нем как о живом человеке. И еще у него была досада. Он ее стыдился; но она была — как же это ты, отец?

Четыре года назад мать Вадима оставила отца. Муж был старше ее тринадцатью годами, она не любила его. Сын не мог этого знать, с него было довольно угнетающего чувства вины, которое он испытывал с раннего детства, неверность матери и ревность отца породили это чувство.

Вадим был неуверен в себе, самолюбив.

Мать не позвала его с собой. Он был оскорблен, хотя знал, что не поехал бы, считая мать виновницей семейного несчастья. Она сказала Вадиму:

— Ты еще не понимаешь, как бывает в жизни. С ним тебе будет лучше, а ко мне ты будешь приезжать.

Все решилось в один день. Мать уехала и увезла с собой много вещей.

Внешне жизнь Вадима изменилась очень сильно: он нес все заботы по дому и распоряжался деньгами, он был свободен от всех проявлений родительской власти в материальном отношении; в нравственном он уже прежде освободился…

Отец захрипел. Вадим взял со стула стакан с водой и с чайной ложки напоил его. Вода стекала по щекам, на подушке расползалось пятно. Вадим нажал кнопку в стене — пришла медсестра, вздохнула и позвала врача.

Врач Маркова, седая розоволицая женщина, измерила давление. Вадим тупо глядел на мощную руку отца, перетянутую черным жгутом.

— Двести пятьдесят на сто семьдесят.

Страшные силы разрывали отца изнутри.

— Вадим, идите лучше домой. Уже поздно… Маша подежурит.

Отцу сделали укол и дали кислород. Вадим тоже попробовал подышать из серо-зеленой подушки, но сил у него не прибавилось. Он ничего не почувствовал в пахнущей резиной теплой струе. Он спрятал под халат осевшую плоскую подушку, пробрался на первый этаж; под лестницей стоял голубой баллон. Отвернул ребристый вентиль и вставил латунную трубку переходника в подушку. Подушка надулась, как мяч. Он закрыл вентиль и оглянулся: за спиной стояла дежурная санитарка и глядела на него со страхом.

— Взорвешьси-и!.. Кто тебе дозволил лезть?

Вадим отмахнулся от нее.

Ночью ничего не случилось, и наутро обессиленный Вадим ушел.

Больничный двор закрывала сырая тень кленов. Было пусто и по-раннему тихо. Вадим почувствовал эту пустоту вокруг. Он подумал: «Как жить дальше?»

Поливальная машина толкала по улице веер радуги, потом она уехала. Вадим опустил голову. Сейчас он где-нибудь позавтракает. Надо пойти на консультацию по дипломному проекту. И еще к отцу на работу… А что еще? Бог его знает.

Он приехал в техникум, но что-то его остановило, и он не пошел к руководителю дипломной работы Качановскому, как хотел прежде. «Зачем? — думал он. — Теперь не нужно».

Ему оставалось сделать всего лишь два чертежа.

Он направился к директору техникума Валькову и попросил отсрочку. Он знал, что просить бессмысленно. Вадим был принят в техникум тридцать первого августа, после того, как за один день сдал экзамены. Все это было против обычного порядка, но отец позвонил Валькову, и тот не решился отказать. Из-за давнего одолжения Вальков недолюбливал Вадима все четыре года.

Директор был маленький сухой человек; желтоватая блестящая кожа туго обтягивала его лысую голову. Он недослушал студента, сказал, что Карташев-старший не берег себя, не отдыхал как следует, не лечился, вообще-то и у него, Валькова, здоровье ни к черту, а на курорт все некогда да некогда.

«Не надо было просить», — подумал Вадим.

— Защищаться будете с группой. На осень не могу.

Вадим крепко хлопнул дверью.

Он зачем-то зашел в первую аудиторию, посмотрел на графики пусковых токов электродвигателя, висевшие на стене, на распахнутые окна. Те же деревья виднелись за окнами, те же зеленые клены, что и четыре года назад. Вадим нащупал шершавую крышку своей парты. Выкрашенная в белое, она не напоминала о том, что под новой краской есть старая, черная. Прежде не знали о влиянии цветов на зрение студентов.

Качановский завтракал в своем кабинетике, заставленном осциллографами, генераторами, действующими макетами шахтных подъемов, комбайнов и каких-то вещей, давно устаревших и потерявших всякий смысл, кроме того, что старик привык к ним.

— Привет, спортсмен, — сказал он. — Ты ел?

Вадим отказался и стал ждать, пока тот доест бутерброд с вареной колбасой. Руки у Качановского были усыпаны старческими родинками.

— Я просто так, — сказал Вадим. — В гости пришел.

Качановский кивнул.

— Что с дипломом?

— Меня в сборную республики включили, — соврал Вадим. — Во взрослую.

— Надо ехать?

— Надо. Во Львов.

— Плохо, спортсмен… Не поедешь.

— А если защиту на осень?

— Из-за каких-то сборов? Нет, Карташев… Хочешь в шахматы? Надо развивать симультанное мышление.

«Черт с ним! — подумал Вадим. — Не буду просить».

На улице тени исчезли, асфальт раскалился. Вадим поехал домой.

Дома он выкупался и переоделся. Из зеркала на него глядел худощавый верзила с перебитым горбатым носом. Под глазами наливались мешки, они напоминали о прошлой ночи.

В письменном столе отца он взял деньги. В ящике увидел ключи от сейфа и тоже взял их. Ему было интересно узнать, что хранит отец на работе, надо было пойти в институт и забрать все его вещи.

Сквозь залепленное паутиной окно гаража просачивался размытый свет. Вадим включил электричество, запыленная «Победа» засеребрилась. Сладко пахло бензином и промасленной ветошью. Когда-то давным-давно Вадим засовывал нос в канистру из-под бензина и с наслаждением дышал, пока отец не давал по шее.

— Поедем? — сказал «Победе» Вадим.

Скорость зажигала его. Промелькнула школа, в которой он учился, отскочил назад тускло светящийся купол планетария, проплыл черно-синий пик террикона шахты, где Вадим проходил практику…

Он свернул с бетонки на грейдер. Скорость не уменьшилась: так же стремительно и незаметно, как и дома, отлетали назад деревья придорожной лесополосы справа и желтое поле подсолнухов слева. Впереди была автозаправочная.

На обратном пути Вадим остановился. Пыль сразу осела на его ботинках, но дальше трава была свежей. Розовели клубочки клевера, белели гроздья борщевика, и то здесь, то там торчали жесткие стебли молочая. По дороге проносились грузовики, дрожали листья на ветках, кружились пчелы.