Натали Даль - Точка невозврата

Лиам должен был что-то изменить, и в его голове созрел лишь один план, как поймать двух зайцев одновременно – избавить брата от страданий и встряхнуть свою семью, объединить ее общим горем.

И в новогоднюю ночь, когда на ферму приехали все, кому не лень – сестры и братья матери, друзья отца, кузины и кузены, Лиам решил привести свой план в действие. Часики в его голове начали обратный отсчет.

…Праздничный стол в главной гостиной, где были выцветшие, местами ободранные зеленые обои и обшарпанная мебель, ломился от количества бутылок и закуски. Мэри надела свое «лучшее платье» – светло-розовое в мелкий горошек, от чего стала еще сильнее похожа на свинью. Это заметил Дэмиан и со свойственной ему грубостью стал высмеивать образ жены. Не стесняясь родственников, муж и жена стали выяснять отношения, крича друг на друга. Джон заплакал, лежа кульком на кресле, у Ирен началась истерика и она хваталась за мать, от чего чуть было не получила от отца. Лиам, как-то недобро улыбнулся, глядя на эту картину, и вышел во двор, чтобы покурить. Он все больше убеждался в правильности своего намерения.

Время неумолимо двигалось к полуночи, и с каждой минутой гости и хозяева маленького фермерского дома становились пьянее. Пока мать еще держалась на ногах, Лиам подошел к ней и сказал, что у него нестерпимо болит голова, и он отправляется спать. Юноша сказал это так громко, как только мог, чтобы все это услышали. Его тетя даже немного отреагировала на заявление о больной голове, и приложилась губами к его лбу, нащупывая температуру. Мэри тоже засуетилась было, но Лиам, превозмогая себя, обнял мать, сказав, что с ним все хорошо и ему просто надо уснуть.

– Я уже выпил две таблетки снотворного, так что не услышу ваши веселые гуляния, – невесело рассмеялся он и отправился в свою комнату. Спать он, конечно же, не собирался. Он лег на кровать, на случай, если родители решат его проверить, и стал ждать.

В полночь, все решили выйти на улицу – сестра Мэри привезла большое количество фейерверков и, наплевав на технику безопасности, их решили запускать прямо возле старого сеновала-сарая. Дом опустел. Как Лиам и предполагал, все забудут про маленького Джона, который, как и прежде лежал на кресле, слабо дергая тоненькими ножками. Старший брат укутал малыша в одеяло, посадил в коляску и выкатил на задний двор дома. Лиам снова посмотрел в его глаза и вновь увидел беззвучную просьбу. Возле сеновала слышался шум и суета и через мгновение в небе загорелись яркие огни фейерверков. Наступил новый год. Лиам, затягиваясь сигаретой, бесстрастно смотрел, как разноцветные звездочки полыхают в небе, рассыпаясь букетами цветов, и тут же гаснут. Но фейерверк быстро закончился, и громкая толпа пьяных взрослых и возбужденных детей направилась домой для продолжения праздника. Лиам остался на улице и прислушался – начнутся ли поиски Джона. В своей комнате он положил под одеяло скомканные вещи, чтобы казалось, что он спит на своем месте.

Прошло десять минут. Лиам ждал. Двадцать… Полчаса. Лиам слышал, как кто-то из взрослых отправился спать. Он осторожно прокрался под окнами и заглянул в окно гостиной. Ирен и их двоюродный брат Мэтт играли в приставку, сидя на полу у телевизора, Дэмиан спал за столом, крепко сжимая в руке рюмку, у него в ногах устроилась Мэри. Кажется, она тоже крепко спала. Остальные разошлись по всему дому. Джона никто не потерял.

Лиам вернулся к брату, уже начавшему хныкать, успокоил его и повез коляску в сторону сарая. Мороз крепчал. Юноша почувствовал это по начавшим коченеть пальцам рук и ног. Но отступать было поздно. Лиам «припарковал» коляску рядом с сараем, взглянул на дом, где праздник уже закончился, и вытащил из кармана куртки скотч.

– Ну что, Джонни, время пришло, я выполню твою просьбу. Я освобожу тебя, – прошептал Лиам, посиневшими от холода губами, и приклеил кусок скотча на рот брату. Джон не должен был разбудить взрослых своим криком. Чтобы он нечаянно не вывалился из коляски, Лиам привязал его специальным ремнем. Теперь осталось только ждать и постараться самому не замерзнуть насмерть.

И нельзя было спать. Вдруг кто-то выйдет из дома в поисках малыша Джона. И этот кто-то ни в коем случае не должен увидеть, что у ребенка заклеен рот. Лиам спрятался в сарае, накинув на себя какие-то изъеденные молью, грязнющие тулупы, чтобы хоть немного согреться, и в щель в стене стал наблюдать. Его сердце бешено колотилось в груди.

Через некоторое время Джон стал беспокойно ворочаться, пытаясь вытащить руки из одеяла, и мычать. Мальчик плакал. И его слезки, выкатываясь из глаз, замерзали на его побелевших щечках. Да, Джон был умственно-отсталым, он овощем лежал целыми днями, ничего не понимая и не воспринимая, но он, как и все остальные люди, чувствовал боль и страх. И сейчас, Джону было очень страшно и очень больно. Он сильно замерз, вокруг было темно и никого рядом.

Лиам кусал губы до крови. Он уже не чувствовал холода, все его существо захватил целый ворох эмоций. Ему было жаль брата, внезапно он ощутил любовь к нему, юноша ненавидел родителей за то, что они, зная, что у них родится инвалид, решили подарить жизнь Джону, и потом бросили его. Лиам помнил, как его отец не раз бил малютку-Джона за то, что тот плакал, или просто кричал, непонятно чего требуя. Дэмиан – рослый широкоплечий мужчина, с ладонями, как лопаты, наносил удары кулаками по щуплому атрофированному телу Джона, приговаривая:

– Че ты орешь, убогий мелкий кретин?! Заткнись!

Лиам вспомнил об этом, и чуть было не ломанулся к брату, чтобы обнять его, унести домой и согреть. Но остановил себя. Ребенок уже не плакал и не ворочался. Ему постепенно становилось тепло, и даже заклеенный рот не приносил больше дискомфорта. Он уснул, чтобы никогда больше не проснуться.

«Убей меня, Лиам…»

Январский морозный воздух неприятно щипал нос и щеки, а яркое негреющее солнце слепило глаза, отчего они слезились. Лиам стоял на кладбище, бесстрастно глядя на маленький деревянный гробик и склонившуюся над ним рыдающую мать. Вся семья, что приехала развлечься на рождественские каникулы, была здесь. Джона хоронили в близлежащем к ферме городском кладбище, и жители города опасливо смотрели на похоронную процессию из окон. Причину смерти малыша знали все – мать напилась и оставила его на холоде. Об этом им поведал местный шериф, и теперь горожане уже заочно ненавидели и осуждали всю семью Лиама, кроме детей. Дети, включая самого старшего – Лиама – были в этой истории беззащитными овечками, брошенными на убой. Органы опеки уже потирали ладошки от нетерпения забрать у Мэри и Дэмиана их отпрысков. Но родители Лиама не думали об этом. Сейчас они оплакивали маленького Джона, коря себя за невнимательность и любовь к алкоголю. Хотя… Дэмиан лишь делал вид, что ему также плохо, как его супруге. На самом деле мужчина был рад, что обстоятельства сложились именно так. Он не любил Джона. Кроха-инвалид часто кричал, не давая спать, отвлекал Мэри от ее супружеских обязанностей, и самому Дэмиану нередко приходилось сидеть с малышом, когда старшие дети были в школе, а Мэри лежала в больнице. И Дэмиан безучастно стоял на кладбище, глядя пустыми глазами на истерику жены. Это не укрылось от Лиама, и юноша подумал, что поступил правильно. «Ничего не изменится, если ты сам ничего не изменишь», – решил он.