Грег Айлс - По стопам Господа

У Рави пробежал холодок по спине. Левин запросто говорил о Филдинге как о живом.

– И что означает факт такой стремительной адаптации? – спросил Рави.

Инженер пожал плечами:

– Возможно, ничего. Однако Питеру об этом необходимо знать. Его интуиция столько раз проявляла себя блестяще – пусть и теперь подумает. Сегодняшними успехами мы обязаны филдинговскому кристаллу. Но если окажется, что Филдинг в компьютере соображает быстрее Теннанта и сохранил все свои гениальные способности… о, это будет уже совсем другая музыка!

Сердце Рави заколотилось от волнения.

– И насколько вероятно, что все случится именно так?

Левин неопределенно поиграл бровями и ничего не ответил.

Рави подмывало заехать в ухо тощему задаваке, но услышанное было так важно и открывало такие перспективы, что ярость тут же улетучилась.

– Ладно, продолжайте работать.

Надменная улыбка Левина показала Рави, что главному инженеру плевать на его начальственное одобрение или неодобрение.

Рави вышел из ангара, сел в вездеход и завел мотор. Если надежды Левина оправдаются, то, выходит, Рави поспешил со звонком Скоу. Проект «Тринити» может в считанные дни завершиться огромным успехом, невзирая на смерть Година. И если научный прорыв станет реальностью… "о, это будет уже совсем другая музыка!". Вместо того, чтобы искать козлов отпущения, президент станет вешать на груди ордена. И если Рави умело разыграет партию, то именно его, за отсутствием Филдинга и Година, ожидают наибольшие почести и награды!

По пути к своему офису Рави невольно поглядывал на Вместилище. Ему казалось, что полузатопленная в песке бетонная коробка уже сейчас источает могущество, какого он не ощущал нигде в мире – ни перед каким строением, ни перед каким храмом, ни перед каким человеком… Рави бывал на атомных электростанциях, которые внушали ему почтение и чувство страха. Однако угроза, исходящая от ядерного реактора, очевидна и измерима. Даже в случае самой ужасной катастрофы ядерный реактор поведет себя по просчитанному заранее сценарию, потому что ядерное топливо, при всей его опасности, повинуется естественным физическим законам – взрыв будет такой-то силы и так далее.

С «Тринити» все может пойти совсем иначе.

В пятидесяти милях к северу от места, где теперь находится городок «Тринити», самый первый ядерный взрыв на планете переплавил песок в стекло.

Роберт Оппенгеймер тогда с почтительным ужасом смотрел на ядерный гриб – результат своей работы. Но, ужасаясь силе, которую он вызвал к жизни, Оппенгеймер не мог не восхищаться самим собой: вот чего я достиг!

Если компьютер во Вместилище заработает по-настоящему, если все проблемы решат и нейрослепок будет иметь хотя бы девяносто процентов мыслительных способностей нормального человека, тогда смертоносное создание Оппенгеймера покажется детской хлопушкой рядом с творением Питера Година. Потому что когда люди с почтительным ужасом будут смотреть на это творение рук своих, «Тринити» так же будет смотреть на них. И будет точно знать, что он видит.

Низшую в сравнении с ним форму жизни.

Я проснулся в мокрой от пота тенниске и без малейшего представления, где я нахожусь. Рядом на кровати под простыней лежала темноволосая женщина. То, что это женщина, а не длинноволосый мужчина, я догадался только по форме плеча. Было светло как днем… был день… и два чемодана на полу золотились в лучах солнца, пробивавшихся через тюлевые занавески. И наконец я вспомнил… Иерусалим!

Из сна меня вырвал сон, и этот сон был очень странный. В памяти осталось только то, как молодой мужчина приближает свое лицо к моему и целует меня в щеку. Меня передернуло от этой мысленной картинки, хотелось побыстрее выбросить ее из памяти. Но я заставил себя вспоминать дальше. Солдаты! Солдаты с мечами. Я стою в темном цветущем саду. Вокруг меня, прямо на земле, спят мужчины. Слушая их храп, я ощущаю себя безмерно одиноким. Во мне растет страх – страх неотвратимо приближающейся смерти. Вдруг сад наполняется звуками. Большая группа римских солдат окружает нас. Из густой тени ко мне выходит молодой мужчина в хитоне, приближает свое лицо к моему – и целует меня в щеку. Его губы восковые и холодные. Как только он отходит, солдаты хватают меня…

Рейчел зашевелилась под простыней и перевернулась на другой бок. Я посмотрел на часы. Три тридцать пополудни по израильскому времени, которое опережает нью-йоркское на семь часов. Ну и чудеса! Выходит, мы проспали почти восемнадцать часов.

Я снял трубку телефона на прикроватной тумбочке, позвонил в гостиничную службу и заказал автомобиль с водителем, который знает английский язык. Мне сказали: сто тридцать шекелей в час. Я согласился, хотя понятия не имел, сколько это в долларах. При звуках моего голоса Рейчел беспокойно заворочалась, но не проснулась.

"Лучше ехать одному", – подумал я, глядя на спящую Рейчел. Потом представил себя падающим в нарколептический сон-обморок прямо на одной из иерусалимских улиц. "Скорая помощь", полиция… Нет, так рисковать нельзя. Я пошел в ванную – принять душ и смыть пот восемнадцатичасового сна.

Израиль реальный мало чем походил на тот, что я знал по своим снам. Стоило нам выйти из самолета в тель-авивском аэропорту Бен-Гурион, как мы попали в крутую современность. Уоки-токи, металлодетекторы, охранники с автоматами, запах керосина… Из Тель-Авива до Иерусалима мы ехали в «шеруте» – частном микроавтобусе, в котором, кроме нас, было еще шесть пассажиров. Всю дорогу я задумчиво молчал. Рейчел время от времени успокаивающе сжимала мою руку, понимая, что я в растерянности, что из окна микроавтобуса я вижу совсем не то, что ожидал увидеть.

Однако когда мы подъехали к Иерусалиму и мне предстал, в закатных лучах, дивный Старый город, от моего разочарования не осталось и следа. Я не знал, зачем конкретно я прибыл в Иерусалим, но во мне возродилось предчувствие, что меня здесь ждет нечто важное и чудесное.

В гостиницу мы прибыли, когда почти стемнело; зарегистрировались и последовали за нашими чемоданами на шестой этаж. Комната была хоть и маленькая, но чистая. Мы собирались сделать вылазку за продуктами, однако стоило нам присесть на кровать, чтобы отдышаться, как желание куда-то выходить пропало: перелет через несколько часовых поясов и непрестанные злоключения последних двух дней доконали нас. Рейчел хоть немного поспала в самолете, а я совсем не смыкал глаз. Теплота и тишина гостиничного номера были как наркотик, вливающийся в мои вены. Я съел апельсин и мгновенно провалился в сон. Только поцелуй восковых холодных губ и руки солдат на моих плечах вытолкнули меня в реальность двадцать первого века.