Дмитрий Видинеев - Маша из дикого леса

Тяжело вздохнув, она отправилась к пруду. После посещения этого места ей невыносимо захотелось умыть лицо, сполоснуть руки. А сюда решила больше никогда не приходить.

До вечера она обследовала окрестности – не спеша, часто давая ногам отдых. Посетила пасеку, от ульев на которой остались лишь трухлявые доски. Обошла одичавший вишнёвый сад. Обнаружила небольшой ручей – вода в нём оказалась куда вкусней, чем в пруду.

Маша не раз ловила себя на мысли, что ей здесь нравится. Она больше не ощущала себя крошечной букашкой посреди громадной пугающей неизвестности. И было ещё кое-что позитивное: даже в доме Аглаи она чувствовала какое-то незримое присутствие Грыжи, её дух, а теперь эта связь оборвалась. Грыжа, наконец-то, далеко, за спасительной стеной леса, внутренний страж может переключить внимание на иные, пока ещё неопределённые опасности.

Пока совсем не стемнело, Маша решила прибраться в своём новом жилище: вытащила наружу и забросила в бурьян хлам, гнилые доски, истлевшее тряпьё. Так себе уборка вышла, но на первое время сойдёт. Нарвала травы, сделала лежанку.

Из-за верхушек деревьев появилась луна. Маша встретила её улыбкой, как лучшую подругу. Сидя возле входа в жилище, она поведала ночному светилу о том, что сегодня был замечательный день, рассказала о своих впечатлениях. Луна поднимала всё выше, а Маша говорила и говорила без умолку, ощущая себя по настоящему свободной.

Вечер был тихим, безветренным. Квакали лягушки, стрекотали кузнечики, над гладью пруда поплыли клочья тумана.

Несмотря на усталость, Маше спать не хотелось. Она глядела в небо и думала, о чём ещё поведать луне. Пожаловаться на страх перед завтрашним днём? Нет, жаловаться не было никакого желания. А может…

Её размышления прервал излучающий бледный свет мотылёк. Он неожиданно появился на фоне луны, опустился к земле, суетно запорхал над травой, а потом приблизился к Маше. Она удивилась: зачем он здесь? У неё возникло волнительное ощущение, что эта ночь не будет спокойной.

Мотылёк отлетел немного, вернулся и снова упорхнул. Он явно куда-то манил.

– Идти за тобой? – спросила Маша.

Куда? Зачем? Она была в смятении. Снова отправляться навстречу неизвестности ей не слишком-то хотелось. Ладно днём, но ночью… И что теперь делать? Не обращать внимания на мотылька? А поводырь бледным огоньком мелькал в ночи, и сдаваться не собирался – подлетал и рвался прочь: иди, иди за мной!

Маша поднялась, всплеснула руками: иду. Она поняла, что Аглая не одобрила бы бездействие. Это стало сильным аргументом в пользу ночного путешествия.

Мужики больше не могли выносить исходящую от Грыжи вонь. Выгнали её едва ли не пинками из дома, где сегодня проходила пьянка. А сожитель Колька крикнул ей вслед, чтобы близко больше к нему не подходила.

Она брела по деревенской улице и рыдала в голос – пьяная, злая. Иногда останавливалась и начинала выкрикивать проклятия в адрес Аглаи, при этом топала ногами и потрясала кулаками, как обиженный ребёнок.

За минувший день её кожа покрылась язвами, а на лбу, как причудливые рога, появилось два крупных фурункула. Но хуже всего – вонь. Она не выветривалась, не вычищалась, ни вымывалась. Зловоние словно бы навечно обосновалось в порах кожи, впиталось в плоть.

Как теперь жить?

Прежде чем выгнать, собутыльники оскорбляли её, называли вонючей свиньёй, скунсом. Она их люто ненавидела. Ненавидела всех и вся. Весь мир. И эту ночь. И луну. В сознании Грыжи плескалась грязь. Её мысли были столь же зловонны, как и тело.

Маша очень надеялась, что путь будет недолгим. Она шагала сквозь лес и гадала, куда же ведёт её крылатый поводырь. В одном была твёрдо уверена: ничего плохого её впереди не ждёт.

Ночной лес пугал не так сильно, как раньше. Поскрипывание деревьев, шорохи воспринимались теперь без жутких домыслов.

Лунный свет пробивался сквозь густую листву дубов и тополей, жужжали комары. Мотылёк порхал неутомимо, каждым своим движением призывая не отставать.

Надежды Маши оправдались, путь оказался недолгим. Поводырь привёл её на старый погост. Среди диких трав с трудом угадывались холмики могил, деревянные растрескавшиеся надгробия овивал плющ. Деревья на погосте не росли, словно это была запретная для них территория, зато вокруг стояли мощные кряжистые дубы – как молчаливые стражи, охраняющие покой мёртвых.

Мотылёк довёл Машу до центра погоста, затем взмыл к небу и растворился в лунном свете. Маша коснулась пальцами травы, и вспомнила просьбу Аглаи похоронить её здесь. Та, кто давным-давно укрылась от немцев в камышах, должна воссоединиться со своими предками. Это как возвращение домой после долгого тяжёлого пути. Маша мысленно ещё раз поклялась сдержать слово, во что бы то ни стало. И только ради этого нужно постараться выжить. Но неужели мотылёк привёл её сюда лишь для того, чтобы она вспомнила данное Аглае обещание? Маша повернулась на месте. Ощущение, что должно что-то произойти не оставляло её.

– Зачем я здесь? – прошептала она, обращаясь к ночи, лесу, луне.

И словно бы в ответ на её вопрос зашелестела листва дубов-стражей. В лунном свете вспыхнули мириады голубых искр – они появлялись в воздухе на большой высоте, падали, как странные снежинки и таяли, не долетая до земли.

У Маши дух перехватило от этого зрелища. Она испытывала одновременно и страх и восхищение. Ей казалось, что нечто подобное она видела во сне, очень-очень давно.

Листва шуршала то справа, то слева, словно по лесу носился воздушный поток. Пространство над погостом мерцало от искр. Из-за игры света и тени Маше мерещилось, что дубы-стражи шевелятся, движутся.

– Привет.

Голос раздался сзади. Маша ойкнула от неожиданности, обернулась. И плюхнулась на траву, потому что ноги вмиг стали ватными. Теперь она могла лишь изумлённо хлопать глазами и открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыба.

Перед ней стоял мужчина лет тридцати. Он выглядел неопрятно: мятый серый пиджак поверх чёрной футболки, рукава были закатаны до локтей. Потёртые джинсы, изношенные кеды. Лицо покрывала щетина, русые волосы торчали в разные стороны. Мужчина стоял ссутулившись, засунув руки в карманы. Он всем своим видом будто бы говорил: я устал и мне не доставляет радости быть здесь. На Машу глядел без интереса, как на давно наскучивший обыденный предмет. Глаза были водянистые, блёклые, в них словно бы навечно поселилась слякотная осень.

Этот тип был не один, возле его ног сидела рыжая кошка – кончик хвоста подёргивался, усы блестели как серебристые спицы.

– Вот мы и встретились, – сказал мужчина равнодушно.

Он опустился на траву, уселся по-турецки, почесал щетинистую щёку. Маша таращила на него испуганные глаза и раздумывала о побеге: вскочить, броситься наутёк! Догонит или нет? И откуда он вообще взялся?