Александр Васильев - Из тьмы

Четыре.

Четыре подростка вместе с их родителями.

«Я пятый? – вдруг подумал он. – Но почему, черт побери, меня это волнует? Как я мог быть с ними связан? Я что, тоже должен был умереть? Но… Но я же жив. Я… я попал в больницу».

Капитан милиции пришел к ним домой в связи с тем, что их сын, в результате несчастного случая попал в больницу…

«Какого, нахрен, несчастного случая? – думал он. – Что со мной произошло? Какого хера я ничего не помню?»

Звон в голове сменился натужной пульсацией в висках и тихим монотонным свистом. По затылку свинцом разлилась тяжесть.

Антон попытался взять себя в руки, предчувствуя возможность обморока, если не прекратит лезть в закрытые дебри своей памяти. Он закрыл глаза и помассировал виски. Его пальцы показались ему ледяными, и неприятные ощущения, в месте их прикасания к коже, оттеснили на задний план грубую пульсацию.

«Так, ладно, – подумал он. – Может и не стоит в это лезть? Просто сдай подшивку и начни новую жизнь. К чему вспоминать прошлое? Ведь, прошлое должно оставаться в прошлом. Не так ли? Да, тетя Таня говорила мне, что это именно так. И со временем я в это поверил. Черт, да я и сейчас в это верю. Вот только…»

Вот только ему хотелось знать.

Знать больше. И понять, наконец, почему прошлое (его прошлое) должно оставаться в прошлом.

Он вспомнил, как на одном из интервью, которое он давал какому-то популярному журналу, его спросили о детстве. Вопрос формулировался так: «Какое у вас было детство, и как оно повлияло на ваше творчество?» Но прямой смысл вопроса имел другой контекст, вопрошающий о том, какая хрень могла произойти с ним в детстве, что он начал писать романы ужасов.

И он всегда отвечал одно и тоже, что просто всегда любил много читать. И ничего более.

Иногда ему хотелось ответить на подобный вопрос, что прошлое должно оставаться в прошлом. Скажи он правду, что ничего не помнит из своего детства, и ему бы просто никто не поверил, продолжая наседать все с новыми и новыми вопросами. А фраза «Прошлое должно оставаться в прошлом», вполне могла сойти за ответ. Только в этом случае они могли начать копать его пошлое сами. И иногда ему этого хотелось. Если он не может вспомнить, то пускай это сделают они. Но в тоже время он и боялся того, что могут накопать журналисты. И порой этот страх (совершенно не объясненный и беспричинный) не давал ему покоя.

Антон почувствовал, что на него смотрят. Глазеют. И очень пристально.

Убрав руки от головы, он осмотрелся. Библиотекарша тут же опустила голову, снова уткнувшись в книгу. Но ее взгляд, казалось, оставил на нем свою липкую паутину. Он чувствовал, что не понравился ей. Да и с чего он должен был ей понравиться? Но он чувствовал, как от нее сквозит неприязнью.

«Да, умеешь ты производить впечатление», – подумал Антон.

Но, собственно, он никогда и не старался. Читателей интересовало лишь его творчество. Журналистов – все, что тянуло на скандал и создавало интригу. Хотя, последним платили, чтобы они хоть что-то о нем написали. Сам же он никуда не лез и на публику особо не выставлялся. Его устраивала тихая и мирная жизнь.

И сейчас он никак не мог отделаться от налипшей неприязни, с которой поглядывала на него библиотекарша. Хотелось поскорее уйти.

Но прежде…

Капитан милиции Ларин Сергей Петрович.

А не его ли карточка сейчас лежит в его заднем кармане? Но Антон помнил только номер – 586 . И да, буква перед номером на листке возврата – Л . Однако, это казалось слишком нереальным совпадением. Хотя и возможным, предположил Антон.

Но лезть в карман за украденной карточкой он не решился. Библиотекарша в любой момент могла снова на него посмотреть.

Антон вновь взглянул на подшивку.

Надежды на то, что о его родителях (или о нем самом) еще что-нибудь напишут, было мало, но он все же пролистал еще несколько выпусков за август и сентябрь. И ничего не обнаружил. Смотреть дальше не имело смысла. Но пролистать назад стоило. Все же в статье упоминалось о еще четырех семьях, погибших ранее.

Антон вернулся к первому выпуску за август. Но ничего там не обнаружил. Зато во втором, на второй странице была небольшая заметка: «Грозит ли опасность советским гражданам?»

Пятнадцатилетний Трефильев Дима был найден мертвым в воскресенье 6 числа на выезде из города, буквально в метре от знака с названием города. В милиции сообщили, что его сбила машина, отбросив на обочину. А когда они пришли к нему домой, чтобы сообщить родителям о его смерти, то обнаружили тело гражданки Трефильевой Татьяны Сергеевны. Как сказали в милиции: «Она упала в подвал и сломала шею». Ее мужа и отца пятнадцатилетнего Димы гражданина Трефильева Константина Антоновича не было ни дома ни на работе. Его тело обнаружили рыбаки утром 7 числа в понедельник в реке Торопа на границе города. Вероятно, утонул еще в воскресенье.

Смерть семьи Трефильевых в милиции не стали связывать со смертями погибших ранее еще трех семей. Как объяснил полковник Муров: «Это всего лишь череда несчастных случаев, и угрозы для советских граждан нет».

Антон пролистал газету дальше и вновь уткнувшись в статью «Граждане, будьте осторожны с газом!», закрыл подшивку.

Это всего лишь череда несчастных случаев, и угрозы для советских граждан нет.

Но почему-то ему показалось, что смерти всех четырех семей были не случайными. Их могло что-то объединять, как и его семью то же. Вот только смерти действительно походят на несчастные случаи. Утопление, сломанная шея от падения в подвал, сбит машиной… отравление газом. И что-то случившееся с ним (какая-то травма, еще один несчастный случай, только оказавшийся не смертельным). Не стоит забывать и про три других семьи, о которых ничего не было сказано. И если это не явные убийства, о чем уже точно было бы написано, то…

Это всего лишь череда несчастных случаев…

Но не много ли таких случаев за первую половину месяца? И не просто кто-то, а семьи: взрослые и их дети.

Пятнадцатилетний Трефильев Дима.

Имя и фамилия показались Антону знакомыми. Но никаких ассоциаций не всплыло. Просто мальчик, который в то время был старше его на год. Мальчик, который мог быть его (другом?) знакомым, или просто проходившим мимо на перемене в школе.

И все же что-то внутри него готово было откликнуться на это имя. Вот только оно было глубоко и за пределами его воспоминаний.

Антон вновь почувствовал липкую паутину, окутывающую его с головы до ног. И паутину эту плела своим неприязненным взглядом библиотекарша. Он подумал, что если бы ее глаза умели прожигать дыры, то он бы сейчас походил на решето.

По телу пробежал озноб.