Майкл Роботэм - Пропавшая

Прядь волос, блестяще-темная, выбилась из пучка на голове. Она отводит глаза и придает лицу бравое выражение.

– А вы нашли Кирстен. За это надо выпить.

Она делает глоток и замечает, что я к ней не присоединился.

– В чем дело?

– Извини. Это было глупое, дурацкое расследование. Я просто хотел… А теперь ты здесь, и люди погибли, а Рэйчел снова страдает. А завтра Говард получит право на пересмотр дела. И все из-за меня. То, что я сделал, непростительно.

Она не отвечает. На улице небо подернулось розовым, начинают мигать фонари. Ссутулив плечи, я смотрю на стакан. Али протягивает руку и кладет ее мне на плечо, унимая мою дрожь.

– Это так больно, – со стоном выговариваю я. – Зачем посылать девочку на эту землю и давать ей семь лет жизни, если собираешься допустить, чтобы ее похитили, изнасиловали, замучили, запугали и что там еще?

– На этот вопрос нет ответа.

– Я не верю в Бога. Я не верю в вечную жизнь на небесах и в реинкарнацию. Может, ты спросишь своего Бога от моего имени? Спроси его – зачем?

Али грустно смотрит на меня:

– Его задача не в этом.

– Тогда спроси его, в чем же состоит его грандиозный план. Пока он сосредоточен на величественных замыслах, кто позаботится о Микки? Один ребенок – это так мелко и незначительно по сравнению с несколькими миллиардами жизней, но он для начала мог бы спасать людей по одному.

Я осушаю стакан и чувствую, как алкоголь обжигает мне горло. Я уже пьян, но пьян недостаточно.

Черное такси довозит меня до дома. Я нащупываю ключи, захожу внутрь, иду наверх, наклоняюсь над унитазом, и меня рвет. Потом я поливаю лицо холодной водой, и она стекает по моей шее и груди.

Из зеркала на меня смотрит бледный, озлобленный незнакомец. В его зрачках я вижу Микки с окровавленным полотенцем, Даж за колючей проволокой и Люка подо льдом.

Кажется, у меня не осталось других воспоминаний. Пропавшие дети, обиженные дети, мертвые дети заполняют мои мысли. Младенцы, утонувшие в ванне, карапузы, впавшие в кому, дети, отправленные в газовые камеры, похищенные с игровых площадок, задушенные подушками. Как я могу винить в чем-то Бога, когда сам не уберег одну-единственную девочку?

Напротив Королевского суда рабочий разгружает грузовик с манекенами. Мужские и женские тела застыли в пластиковой оргии, разметав волосы париков или блестя идеальными лысинами. Водитель носит по два манекена зараз, перекинув их через плечо и поддерживая за ягодицы, чтобы не упали. Я вижу, как он усмехается, когда таксисты начинают сигналить, а офисные служащие выглядывают из окон.

Я стою и любуюсь. Иногда так славно улыбнуться. Но это состояние непродолжительно.

Рэйчел Карлайл поднимает на меня глаза, когда я подхожу к ней в коридоре. Ее взгляд не совсем сфокусирован, а улыбка рассеянная, словно она меня не сразу узнает. Свет, проникающий сквозь высокие окна, преломляется в стеклах, рассеиваясь прежде, чем достигает глубин мраморного зала.

Я отвожу Рэйчел в сторону. Отыскав пустой кабинет, я пересказываю ей историю, услышанную от Кирстен, стараясь ничего не упустить. Когда я дохожу до того места, где Микки пришлось идти по Лондону одной, поздно вечером, Рэйчел зажмуривается, стараясь отогнать от себя эту картину.

– Где сейчас Кирстен?

– У нее началось заражение крови. Следующие сорок восемь часов станут решающими.

На лице Рэйчел написано сочувствие. Ее способность прощать для меня загадка. Я даже представляю себе, как она будет молиться за Кирстен и поставит за нее свечку. На самом деле Рэйчел имеет право ненавидеть и ее, и меня. Я вселил в нее надежду, и взгляните-ка на нас сейчас.

Она же винит только себя:

– Если бы я не попросила Алексея заплатить выкуп, ничего бы не произошло.

– Нет. Он наказывал их за то, что случилось с Микки, а не за то, что сделали вы.

Ее голос срывается:

– Я просто хотела ее вернуть.

– Знаю.

Я смотрю на часы. Мы должны уже быть в зале. Рэйчел немного медлит, собираясь с силами, прежде чем выйти из комнаты. Коридоры и рекреации несколько опустели. На лестнице стоит Грач. Эдди Баррет помещается на три ступеньки выше, так что их лица находятся на одном уровне. Грач выглядит воодушевленным, а Эдди рычит, жестикулирует и только что не давится воздухом.

Рэйчел берет меня за руку, чтобы удержаться на ногах.

– Если Алексей получил тогда требование о выкупе, почему он ничего не сказал?

– Думаю, он не хотел, чтобы вмешивалась полиция.

– Да, но потом, когда Микки не вернулась домой, он мог бы сообщить об этом.

Я не знаю ответа. Подозреваю, что он не хотел афишировать свою ошибку. Он также довольно самоуверен и, скорее всего, надеялся найти Микки раньше полиции. Наверное, он знал, как близко она подошла к дому – меньше чем на восемьдесят пять ступенек. Наверное, это рвало ему душу.

Лорд Коннелли заставляет себя ждать. Он входит в зал заседаний в десять минут одиннадцатого, и все встают. Потом он аккуратно кладет свой деревянный молоточек по правую руку, по левую ставит стакан воды.

Появляется Говард. Он сжимает Библию с красными закладками. У него синяки под глазами, но вид весьма решительный. Эдди Баррет пожимает ему руку, и Говард отвечает усталой улыбкой.

Советник Фиона Хэнли уже на ногах.

– Ваша честь, возможно, мне придется придать разбирательству неожиданное направление. В связи с информацией, полученной в выходные, корона более не противится просьбе защиты и просит пересмотреть это дело в наиболее удобные для суда сроки.

Поднимается шум. В воздухе нарастает напряжение, глаза обращаются к Говарду. Не думаю, что он понимает, что происходит. Даже Эдди Баррет выглядит потрясенным.

– В мой кабинет, – говорит лорд Коннелли. Он покидает сцену, как крестоносец в черном шлеме.

Мы вчетвером ждем в приемной. Эдди Баррет и Грач перешептываются в углу. Грач улыбается: выражение, которое на его лице кажется неестественным. Тем временем Фиона Хэнли избегает моего взгляда и кутается в свою мантию.

Помощница лорда Коннелли, грудастая негритянка, приберегает свою ослепительную улыбку для его чести. Она работает на него пятнадцать лет, и о них ходят всевозможные слухи.

– Он примет вас прямо сейчас, – говорит она, указывая на дверь.

Эдди отступает назад и пропускает мисс Хэнли, слегка склоняя голову и показывая свою лысину, похожую на тонзуру.

Перед столом судьи стоят только три стула. Я прислоняюсь спиной к книжным полкам, идущим вдоль стен. Лорд Коннелли снимает парик. Его собственные волосы, почти такие же белые, аккуратно подстрижены над ушами. В его голосе звучат нотки учителя частной школы.

– Я потратил четыре дня на то, чтобы составить заключение, а теперь вы выкидываете такое! – Его взгляд останавливается на Фионе.