Владимир Митюк - Грубые хроники. Роман из цикла «Пространство холода»

На обратном пути остановился напротив одинокого памятника. Существует несправедливость, да. Полил цветочки, покачал головой и на минуту присел – пора на своё место. Я уже был готов приподняться, но…. Она подошла внезапно, и бросилась на памятник. Потом – а что вы здесь делаете? Я спокойно ответил, что, мол, проходил мимо, цветочки красивые, жаль, если завянут. Полил и намеревался уйти тотчас, чтобы не смущать и не быть свидетелем.

– Всё будет хорошо, – привычно сказал я, ясно представляя, что это не более чем штамп, но что иного я мог сказать. Всё? Хорошо? Нет, Вы не понимаете. Ничего не будет. Ни-че-го, – она четко произнесла по слогам, будто не понимая, что просто так люди – и я в том числе, – сюда не захаживают. Женщина – а на вид ей было не больше тридцати, в короткой цветной юбке и прозрачной блузке – напомню, что термометр убежал за тридцать, какой уж тут траур, бессильно опустилась на скамейку рядом со мной. Она была явно измождена, и выглядела, как бы сказать. Но я не мог не отметить её привлекательности даже сейчас – длинные светлые, почти платиновые волосы до середины спины, неестественная худоба при весьма приличном росте. Ну что поделаешь. Пройдёт какое-то время, и она будет заходить сюда несколько раз в год, когда принято, заведёт себе бой-френда. Жизнь неизбежно продолжится. Я почувствовал сдавленные рыдания, переходящие в почти истерику. Она прислонилась ко мне, как к единственной точке опоры.

– Пойдёмте отсюда, в тень.

Она послушно последовала за мной, под сенью окружавших мою, так сказать, обитель, клёнов и лип, было прохладней.

– Вот, выпейте, – я налил стаканчик и наполнил его квасом, конечно же, бутылка была в пакете и стояла в тени, – и поднес к губам женщины. Руки у неё дрожали, она с трудом осилила стаканчик, но ни дрожь, ни истерика не унимались. Вот те на! Попал. Надо мне это? Попробовать более радикальный способ? Набуравил в стаканчики уже из другой бутылки. Она глотнула, словно это была простая вода. Машинально проглотила бутерброд. Пришлось подсунуть ей огурчик.

Мне показалось, что и до того она попыталась себя взбодрить, вопрос только в дозе. Я отключил собственные сенсоры, лишь автоматически поддакивал, а был где-то далеко, в только мне доступном мире. Вы понимаете? Иногда людям надо просто выговориться, и не важно, слушают его или нет, главное – делать вид и быть внимательным. Это мне хорошо знакомо.

К вечеру внезапно обрушившаяся на меня женщина пришла в полную негодность. В том смысле, что её транспортабельность сводилась к нулю. Я сидел, и ждал, думая, что она оклемается. Но, возможно, непрекращающийся стресс, вкупе с жарой и алкоголем, сделали свое дело. Что ж, придётся отвезти её домой и сдать на руки родным и, простите, близким. Не ночевать же здесь. С трудом я узнал адрес. К счастью, было почти по пути – то есть, необходимая маршрутка шла параллельной улицей, а дальше – буквально пара шагов – квартал, другой, и я дома.

Доставлю до места, вернусь домой, приму душ, потом приму оставшееся. План всеобщего оздоровления организма придётся отложить, и завалюсь спать. О завтрашнем дне предпочитал не думать.

Я приподнял девушку – она не сопротивлялась, и мы пошли к остановке. На счастье маршрутка подошла скоро, и даже почти пустая. Её даже не укачало, но она смотрела не на меня, а вокруг, непонимающими глазами.

Возле подъезда девушка долго пыталась открыть сумочку, содержимое высыпалось на землю, я подбирал и запихивал обратно. Ага, вот и ключ. Все, этаж шестой, довожу на лифте, звоню, закидываю в квартиру, а дальше пусть делает, что хочет. Или её родственники.

***

– А-а-а-а! – я проснулся от истошного крика. Она привстала на постели, с ужасом и омерзением глядя на меня, и даже не удосужившись прикрыть грудь, которую, к которой мне было дозволено, даже приказано. Ты что, мерзкий, старый». Она до сих пор пребывала в прострации.

«Милый, ты зачем меня покинул? Неужели нашел ту, что любит тебя больше чем я? И её объятия нежнее и слаще? Я знала, что ты вернёшься. Вот, ты снова дома». – «Вызвать скорую?» – это лучшее, что я смог придумать. – «Сейчас, кофе, ты любишь «Арабику», натуральную?» Она, как заведенная, носилась по кухне. Мне стало жутко. – «Нет, видишь, как хорошо? А с коньяком. Правда? Ты помнишь?» – Кофеварка выплескивала каплю за каплей крепчайшего кофе, фужеры наполнились ароматным напитком, и я подумал, что вот, сейчас выпьет, придёт в себя, и я буду свободен. – «Ты почему не целуешь меня? Забыл?». И все это время она не отпускала меня. Пара оплеух, а потом – голову под холодную воду, могли бы решить все проблемы, – я об этом подумал гораздо позже, а тогда был сам вовлечён во внезапно возникший вихрь. – «Ты помнишь? Ты где пропадал?» – На глазах навернулись слёзы. Она лихорадочно освободилась от одежды – моментально. – Ты поцелуешь меня, ты помнишь, как». Я уже не мог контролировать себя. Там? «Нет, я не выдержу, скорее» – она торопила. Инстинкт – нельзя разучиться кататься на велосипеде, неудержимо сработал. У меня получилось, несмотря на длительное воздержание, и я не дрожал от нетерпения. Осознавала ли она? Думается, тогда женщина существовала в параллельном пространстве, где мне выпала особая роль. И в очередной раз я смог понять это гораздо позже.

Спустя некоторое время – слишком поздно – мне стало ясно, что неслучайная встреча со мной вывела её из состояния ступора, и не более. А далее – словно меня и не существовало вовсе.

Всё было бы ничего, если бы… Если бы данное событие не нарушило привычного хода времени, и не напомнила мне одной ситуации, случившейся ещё в восьмидесятые. Тогда внезапный и неудержимый вихрь захватил меня. Об этом я не буду вспоминать. Только мне казалось, что все давно в прошлом, ан нет. Всё повторилось – пусть в моем представлении, и что из этого? Но мои попытки добиться встречи – я дошел до невиданного самоунижения, были безуспешны. Даже там, когда я случайно пересекся с ней возле памятника, она прошла буквально сквозь меня.

Я лишь почувствовал слабое дуновение, и не стало покоя. Я пытался соблюсти регламент, однако… Даже занимаясь обычными делами, я мог думать только о ней. Приходил Дружок, и я, когда он усаживался, наевшись, напротив меня, беседовал с ним. Но только об одном. Вряд ли он что понимал, но слушал внимательно. Ему, наверное, была важна интонация и тембр. Он убегал, а ещё сидел некоторое время. Потом делал привычный обход и возвращался в свою квартиру, ставшую непривычно одинокой. Весь мир, тщательно выстроенный мною, безнадежно рушился. Нет, уже рухнул.

Спустя некоторое время я встретил её. Она поливала цветы вокруг памятника. В глазах уже не было беспросветного ужаса и растерянности. Я что-то сказал, ещё надеясь получить ответ.