Макс Ридд - Каннибализм

– Я о-ощ-глащ… – потом уже нормально: – Какой же он горячий!

Она снова стала дуть. Вновь сделала глоток. Теперь ей стало хорошо. Ее лицо расслабилось. И тогда она решилась спросить:

– Ну, что там с машиной?

– Мы застряли здесь как минимум до утра… – сказал Игорь, а потом попытался приободрить Лену: – утром обязательно кто-то приедет чистить дорогу!

Лена снова закуталась в плед. Помолчала, смиряясь с судьбой. Потом решила сменить тему:

– Расскажи мне, пожалуйста, чего ты там ищешь в этих своих подвалах?

Игоря немного смутил вопрос. Он не нашёлся, что ответить, кроме:

– Не знаю… себя, наверное…

Игорю вдруг вспомнилась Марина. Девушка, к которой они вместе с Пашей ходили в самоволку во времена службы в армии.

Марина любила Пашу, а тот ее – нет. Поэтому просил Марину спать с ними обоими. Потому что Игорь – Пашин лучший друг. А лучшие друзья должны всем делиться. Такой вот треугольник.

Игорь тоже Марину не любил, но сексом заниматься в девятнадцать лет ему очень даже нравилось. Поэтому его никогда беспокоила моральная сторона их с Пашей поступка. Ему казалось, что так и должно быть. Казалось, что девушку это устраивает.

Они приходили и сперва всегда пили ежевичное вино. Паша говорил, что это для романтичности, что Марина любит романтику. Пили, а потом трахались. Потом снова пили и снова трахались.

Теперь всегда, когда он слышит запах ежевики или ежевичного вина, то вспоминает запах деревенского дома, где жила Марина. Ей было двадцать с чем-то лет и даже скорее около тридцати. Родители умерли, мужа не было, половину лица уродовал шрам, полученный в детстве на сенокосе от острой косы.

А еще вспоминается запах ее кожи, вымазанной Пашиным грязным потом. Сам Паша сидит за тонкой дощатой стенкой и пьет крепкий чёрный чай. Разливает по грязным, заляпанным граненым стаканам ежевичное вино. На самом деле это брага из ежевики, малины и черной смородины. Марина и до появления Паши с Игорем часто ею напивалась.

Еще вспоминается дымный запах печки, которую Марина начинала топить за час до их прихода. Запах до боли знакомый Игорю, который прожил всю жизнь в самом убогом районе города в покосившемся деревянном доме на три семьи. Запах утренних сборов в школу и субботнего банного дня.

Забавно, но когда час назад они с Леной проезжали какой-то посёлок, где, по-видимому, топили то ли баню, то ли дом, он вспоминал про Марину. И воспоминания эти придавали ему уверенности.

«Лена, если бы ты знала всё о Паше… – думал он, – если бы ты только знала…»

Однажды Паша устал от грязной и уродливой Марины. От помойки, на которой та жила.

Так он сказал и решил больше не ходить.

А Игоря тянуло неимоверно. Ведь когда привыкаешь к постоянному сексу неважно с кем, то становится туго, когда он прекращается.

Тем более он был не согласен с Пашей и даже немного жалел Марину, потому что видел, как сильно та любит. Игорь ничего о любви к людям не знал. Но собак вот любил. Он знал, как хорошо, когда добрая большая собака рядом. Как она приходит ночью и ложится своей большой головой тебе на ноги. В детстве, когда мать (а отца у Игоря никогда и не было) уходила рано на работу и не возвращалась, пока не пропьет все деньги и не протрезвеет, именно собака дарила чувство, что он кому-то нужен. Не будь собаки, он бы лет в тринадцать с крыши сбросился или пошёл по воровской дорожке. А так приходилось заботиться и дорожить, не отвлекаясь на второстепенное.

Они много с Мариной разговаривали. Не в тот день, а раньше. Когда Паша сидел за стенкой и причмокивал густой черный чай вприкуску с сахаром, а сам Игорь лежал на Марине. Ему часто удавалось довести Марину до криков, после чего она ставала душевной, открытой, разговорчивой. Поэтому Игорь успел хорошо узнать эту уставшую девушку-женщину, даже понимал ее.

Когда в тот день Игорь пришел к Марине, она уже валялась пьяная. Игорь скрипнул дверью, постучал. Растряс ее. На руках девушки Игорь разглядел какие-то кровоточащие следы, как будто от укусов. Но не придал им значения. Она была живой, и Игорю было этого достаточно.

Раньше у них с Пашей такое уже случалось. Марина напивалась до беспамятства, а они продолжали. Она ведь изначально согласная была. Поэтому они никогда не думали о том, что ей может быть неприятно.

В тот день Марина очнулась после второго раза. Игорь шептал ей что-то о ее горячем нутре, о волшебстве, которое она ему дарит. А девушка проснулась и проблевалась. Игорь лишь держал ей голову, чтобы она не захлебнулась.

– Пашка где? – был ее первый вопрос, когда она пришла в себя.

– Нету, – сообщил Игорь, – не пришёл он.

– А кто тогда тебе разрешил меня лапать, – и голос такой пьяный-пьяный, язык заплетающийся.

– Так ну чё ты уж… мы же свои…

– Иди ты нахуй, я Пашку хочу ебать… Ты знаешь… – продолжает она. – Ты говно с его сапогов лизать не достоин… Так что, блядь, не трогай даже меня.

Игорь молчал. Было не обидно. Он понимал, что она просто влюбленная дура.

– Хочешь отведу тебя к нему? – Игорь даже толком не помнил, что заставило его предложить. Может всё-таки обида? Или желание сделать гадость Пашке за то, что ни во что Марину не ставит…

– Да конечно, блядь…

Они собрались, вышли, пошли к военной части.

Домой Марина уже больше никогда не вернулась.

Они вышли на сухой морозный воздух. Так их встречал ноябрь, месяц, который всегда мечтал быть зимним. Иногда ему это удаётся. В тот раз снег еще не выпал, но холодно было очень.

Игорь оглядел Марину. Она даже накинула на себя какую-то новую куртку. Откуда только у неё такая. Позже он вспомнил эту деталь и понял, что она так «красоту навела», чтобы перед Пашкой получше выглядеть.

Он повёл женщину (как он ее тогда про себя называл) тропой, которою ходил постоянно. Проторенная дорожка. «Шлюшья тропа» называл ее Пашка.

Шли молча. Игорь вдруг вспомнил кое-что и спросил:

– Слушай, это что у тебя за следы на руках? Укусы как будто…

– Не твоё дело, – огрызнулась Марина.

– Ну, чё ты, как будто тайна какая-то, – не унимался Игорь. Вокруг было темно, только фонарик дорогу освещал. Страшно было, хотелось разогнать страх разговорами. – Это Пашка тебя что ли так кусал?

– Конечно, Пашка, дождёшься его…

Хрип, горечь, сплюнула.

– Приходит ко мне медведь по ночам и кусает.

– Ага, гони-гони… медведь…

И вроде не верит Игорь в этого медведя, а всё равно страшно становится. Чёрт знает, что там за размытой дугой освещенного круга прячется.

– Медведь, ага, – продолжает Марина, – испугался? Он сейчас выйдет и на тебя кинется. Он может.

– Гони больше…

Когда подходили к воинской части, нужно было идти через заброшенную стройку. В советские годы собирались воинскую часть расширять. А в 90-ые всё думали, как эту часть распустить. Но в итоге ни часть не распустили, ни стройку до конца нулевых так и не возобновили. Остался лабиринт из покосившихся свай и извилистых коридоров фундамента.