Иван Солнцев - Индульгенции

– Прогрессируют, – кивает врач. – При очень сильном упадке жизненных функций. В таком состоянии я бы советовал стационар, но качество жизни Вам это не поднимет. Вы знакомы с Дианой?

– Да.

– Она здесь лежит только потому, что так хотят ее родные. Ее состояние – на грани. И я скоро сообщу об этом ее близким, но решение принимать будут они сами. У Вас дела получше – обмен веществ работает, питаться Вы можете, и даже машину водите, смотрю.

Он показывает пальцем на сумочку, к кольцу на которой прикреплен брелок с ключами – чтобы их легче было достать и не потерять.

– Да. Так это значит, что я выздоровлю, правда?

– Это не сохранится надолго. Внутри вас бомба с часовым механизмом. Механизм запущен. И его ничто не остановит. Только полная остановка самого организма. Я надеялся, что мы пройдем по обычному сценарию пятилетней ремиссии, но мы пришли только к третьей стадии на грани четвертой.

Четвертая стадия.

Я слишком много прочла в интернете, чтобы не знать об этом. Обычно врачи не торопятся сообщаться больному и его родственникам об этом, но если уж сообщают – то только наверняка.

– Значит, все?

– Мы застряли здесь, Юленька. Застряли окончательно. Операция невозможна, опухоли прогрессируют сверхбыстро, а метастазы просто не остановить – даже очередным ударом химиотерапии или лучевой.

Он делает паузу и смотрит на меня. Ждет, когда я впаду в истерику, как та женщина. Проверяет меня на состояние отчаяния. Рука, которая недавно была онемевшей, теперь трясется самопроизвольно, и я сжимаю ее крепче и кладу под сумочку.

– Понятно.

Он явно удивлен такой реакции, но вида не подает.

– Юля, Вы очень сильный человек, поверьте мне. Для женщины – особенно. Я видел мужчин, которые рыдали и умоляли меня сделать хоть что-нибудь на тех же стадиях. Видел людей, которые сами добивали себя своими страхами и отчаянием. Я бы хотел дать вам хоть искру надежды…

– Вы давали. Я видела. Помню. Спасибо вам.

– Я просто не могу больше ничем помочь сейчас. Вчера я собрал консилиум по вашему случаю. Мы искали пути решения, я звонил своим друзьям в Гамбург и Лондон. Никто не готов сейчас браться за лечение такого состояния, в том числе радиационное. Никто не предлагает даже гипотетически рабочего варианта. Предугадать результат четвертого курса я тоже не могу, хотя настоятельно рекомендую Вам его пройти.

– Вы считаете, это того стоит?

– Это риск, но это даст время.

– Это может меня убить?

Он впервые отводит взгляд в сторону, снимает очки, протирает глаза. Я догадываюсь, что в этом кабинете не принято произносить слова «смерть», «убивать», «умереть».

– Ваш иммунитет скоро будет практически разрушен. После первых двух курсов Вы восстановились в обычном режиме, но сейчас Вам может фатально навредить даже обычная простуда, и сейчас очень подходящий сезон. Я назначу усиленную укрепляющую терапию, после четырехмесячного курса у Вас будет два месяца на восстановление.

– Мы опоздали со всем, что пытались сделать, правда?

– Давайте подождем два месяца. Тогда и решим.

Светлые полосы на синем фоне предшествуют очередному выходу солнца. Облака кажутся раскаленными, прогретыми им, и само солнце кажется ближе, и если бы не очередной приступ боли по всему телу – неожиданный, противоречащий объему выпитого обезболивающего и принятого до выхода из клиники препарата, – то я бы просто стояла и смотрела на это рождение нового света. Но мне нужно домой. Мне нужно просто забыться, чтобы потом, проснувшись, обдумать все, что я услышала, и сделать выводы. Меня колотит и знобит, руки трясутся, а глаза слезятся, и все это намекает мне на то, что надо вызывать такси, и я беру телефон, пытаясь попасть…

Саша

…насколько отвратительно это звучит. Я обещаю перевести немного денег и кладу трубку. Звонков от него – моего двоюродного брата, опустившегося на дно, прошедшего два курса психушки и сидящего теперь дома. Недавно он, вроде как, нашел более-менее сносную работу и перестал постоянно сидеть на шее у матери, что казалось значительным достижением, и казалось бы и по сей день, если бы он не встрял на этом месте на нехилый долг, чтобы закрыть который у него теперь не хватает денег. Вообще, этот сценарий смотрится вполне естественно на фоне его матери, занятой лишь поисками нового хахаля взамен отца семейства, ушедшего из семьи к тетке с тремя детьми на руках. Но все равно меня регулярно поражает то, насколько незамотивированы на рост люди, родившиеся и живущие в мегаполисе.

Один мой знакомый – Дима Белов – рассказывал о том, как он приехал из городка в захолустье. Как три часа ехал до крупного областного центра, потом двацать часов шляляся по городу и сидел на вокзале, поскольку не мог себе позволить оставшиеся дорогие купейные билеты на более удобный поезд по Питера, а потом в течение суток ехал сюда. Все это время он не сомкнул глаз, а потом стал учиться здесь. Он был достаточно замотивирован на то, чтобы выжить, и стал приличным человеком – ему еще нет тридцати, а он уже делает больше сотни в месяц на руководящей офисной должности. И его не тянуло сесть дома, закрыться, распустить сопли, стать хикки или как это еще у них называется – в общем, стать конченым раздолбаем. Теперь он может приехать домой на машине за несколько часов. И вроде даже ездил недавно. Но ничего об этом подробно не рассказал. И вроде как стал более замкнутым и угнетенным. Но это уже неважно. Важно то, кем он стал. И кем стал мой братец.

Под конец дня, я бронирую тур на Кипр на конец декабря, но планирую рассказать об этом Соне немного позже, потому что для нее это будет…

Юля

…и даже в этом замызганном зеркале в туалете я четко вижу покраснения по всей поверхности воспаленного лица, которому уже не помогает французский увлажняющий крем, и пытаюсь прикрыть все это тональником, и в этот самый момент, по закону подлости, в туалет заходит мой босс – Кристина. И это провал. Она видит все, как есть, и не выражает удивления, а просто складывает руки на груди и вроде как ждет от меня комментариев, но я не нахожу ничего лучше, кроме как прикусить язык.

– Юль, по-моему, хватит.

– В смысле? – я разворачиваюсь, слегка задеваю сумочку, и она падает на пол, а все ее содержимое – косметика, многочисленные таблетки, мази, – рассыпается по полу.

Кристина торопливо помогает мне поднять все это с пола, а меня, разумеется, не хватает надолго, и после нескольких подобранных тюбиков я не удерживаюсь в полусидячем положении и обрушиваюсь на пол, удачно пролетая головой мимо дверцы кабинки.

Тихо матерясь, Кристина поднимает меня, уточняет, в сознании ли я и надевает мне на плечо мою же сумку.

– Слушай меня внимательно, – не отпуская моих плеч, повелительным тоном провозглашает Кристина. – Хватит этого мазохизма. Я даже с твоей доплатой больше тебя в офис не пущу. Уходи в отпуск. За счет компании, конечно, но уходи. Ты знаешь – я все, что угодно, для тебя сделаю. Но если деньгами и врачами, как ты вчера сказала, я помочь уже не могу – то хотя бы скройся с глаз моих. Мой телефон для тебя всегда включен. Слышишь? Всегда, днем и ночью.