Влад Костромин - Кукушкины слезки

– А если бомба рванет, – не сдавался я, – кто будет виноват?

– Где там и какая бомба? – наконец сдался отец. – Далеко?

– На поле за деревней, которое сегодня бороновали.

– Если бы там была бомба, то трактор бы взорвался, – зевнул, покосившись на окно. Оставленные без присмотра мухи вызывающе отплясывали на стекле, пятная его азбукой Морзе.

– Как сеять начнет, так и взорвется.

– Ладно, поехали, посмотрим, что за железка тебя напугала.

Мы вышли из кабинета и на отцовской машине доехали до поля. Андрюха мирно сидел на кочке и меланхолично смотрел на ржавый бок.

– Это бомба? – издали сморщился папаша, подвернув брюки и брезгливо вступая на пашню.

Подойдя, он внимательно осмотрел предмет и заметно побледнел.

– Давно лежит? – спросил нас.

– С войны, наверное, – переглянувшись, пожали мы плечами.

– Похоже на бомбу. Значит так, вы отойдите к посадке и следите, чтобы никто не подошел. А я в контору – позвоню. Да, – на ходу развернулся, – если трактора появятся, скажите от моего имени, чтобы на поле не заезжали.

Папаша спешно дотопал до края поля, как утка переваливаясь на жирных кочках, созданных мощным плугом, уселся в машину и был таков. Мы отошли к посадке и стали ждать.

– Может нам медали дадут, – мечтательно сказал Андрюха.

– Или премию, – более прагматично помечтал я.

– А лучше и премию и медали, – подхватил он.

– На самом деле, мне, скорее от матери попадет, чтобы мы не чкались по полям, – вздохнул я.

– Может и не попадет? Мы же герои.

– Попадет, вот увидишь.

Часа через два приехали саперы. Оцепили периметр и в взорвали бомбу прямо там, на поле. У нескольких домов на улице даже стекла повылетали. Ни премию, ни медалей мы не получили. А мать меня сильно избила, чтобы не шлялся где ни попадя.

– Смерти моей хочешь? – кричала она.

– Нет.

– Так какого же ты поперся к бомбе? Совсем дебил? Окончательно мозги протухли?

– Ничего не протухли. Мы охраняли.

– Точно тронулся. Весь в отца, такой же баран! От кого вы ее охраняли?

– Батя сказал никого не подпускать и трактористов предупредить…

– Так этот тот бурдулек безмозглый вас поставил сторожить?

– Ну да…

– Вить, ты Виталика оставил бомбу охранять? – пошла к развалившемуся на моем диване отцу, увлеченно смотревшему телевизор.

– А? Что?

– Бомбу сторожить ты ребенка оставил?

– Что значит ребенка? Это будущий воин! Я оставил его выполнять ответственное задание – предотвратить взрыв. Как говорится, в жизни всегда есть место подвигу!

– Ты совсем ополоумел? А если бы она взорвалась?

– Не взорвалась же.

– А что же ты сам не остался сторожить? Подвиг совершать?

– Кать, ты думай, что мелешь, – обиделся отец. – Сравнила тоже. Детей можно десяток нарожать, а я один! Да и как я мог в такую тяжкую минуту оставить совхоз на произвол судьбы? А если бы что-то случилось?

– Туебень ты бесчувственный!

– Сама посуди, если бы Виталик в милицию позвонил про бомбу, то кто бы ему поверил? И вообще, я не позволю делать из ребенка кисейную барышню! Я его научу страну защищать! Он воин, который всегда должен быть готов отдать жизнь Родине!

– Витя, а сам ты чего не готов был жизнь отдать? – ехидно, как ехидна, спросила мать.

– Катерина, у каждого свой фронт и партии виднее, кто и где должен жизнь отдавать!

– Скотина ты и лежебока!

– Сама ты скотина! А я государственный деятель! Меня партия тут поставила! Не мешай смотреть!

– Да, дела-а-а-а, – протянул лейтенант.

Ночная трасса бежала навстречу в свете фар. Деревья лесопосадок, наплывающие темной волной. В зыбких отсветах фар и не поймешь: то березка иль осина. Пунктир прерывистой разметки, бьющий сквозь глаза в цепенеющий мозг и подстраивающий под свой ритм сердца. Время от времени по сторонам мелькали скособоченные, замызганные покосившиеся деревянные домишки, подслеповато глядящие из-под резных наличников, которые, как казалось, помнили еще Наполеона. Какие-то деревеньки: сюрреалистичные и депрессивные, как сон психопата. Проскочил городок с облупленными панельными пятиэтажками. Пассажиры застыли, будто мухи в янтаре, только водитель лениво, будто нехотя, шевелил рулем да жал на педали.

– Давайте заночуем, – сказал Андрей Иванович, – а то Игорь уже носом клюет.

– Я могу подменить его, – зевнул Володя.

– Не надо. Спешить некуда. Лучше выспаться.

– Тише едешь, дальше будешь, – высказался Виталий. – Давненько я не ночевал в машине.

– Все лучше, чем в чистом поле, – сказал лейтенант.

Игорь съехал на обочину и заглушил мотор.

Липовый парок был чудо как хорош. Александр Степанович Филатов с наслаждением фыркал, будто сытый тюлень в марте, и ожесточенно хлестал себя двумя вениками: березовый в левой руке, дубовый – в правой. Но всему рано или поздно приходит конец, даже блаженству. Вконец обессилев, ссыпался с полка, едва не снеся дверь, вывалился из парилки.

– Уф, хорошо! – закрыл дверь, чтобы сберечь парок, подцепил из алюминиевой фляги ковш прохладной водицы, вылил себе на голову. – Уф, хорошо то как!

Повесил ковш обратно на стену, вышел в предбанник, где на столе из светлой сосны ждала вожделенная трехлитровка с пивом.

– А ведь должен был насторожиться, старый черт! – пронеслась запоздалая мысль. – Должен, твою мать!

Еще тогда, когда в сельпо вдруг неожиданно завезли пиво – нужно было насторожиться. Сроду такого не было, чтобы пиво завезли. Да еще и вволю. Слух о необычном явлении пронесся по деревне, как лесной пожар по сухой степи, и Александр Степанович невольно поддавшись общему порыву и, без особой надежды прихватив пару банок, пошел к магазину.

Фронтовик дед Агрофен Жигалин, прозванный острыми на язык земляками Аграфином и Прожектором Перестройки за то, что собирал по всему району подписи под петицией Горбачеву с требованием прекратить «сухой закон» привычно прокричал:

– Ветераны без очереди.

– Не волнуйтесь, Аграфен Маркович, – продавщица Клава задорно подмигнула толпившимся за Прожектором Перестройки мужикам, – на всех хватит.

– Это как на всех? – не понял дед.

– Хватит, да еще и останется. Вволю привезли.

– Неужели от демократов такое счастье? – не поверил Агрофен.

– Не знаю от кого, только пива много.

– Нешто правда демократы жизнь наладят? – удивился механизатор Пыня.

– Наладят, держи карман шире, – сварливо откликнулся политически подкованный Агрофен, – сначала Курилы у нас заберут, а потом наладят.

– Хрен им, а не Курилы, – начали горячиться мужики. – Ексель-моксель им поперек дышлом, а не Курилы.

– Я им перейду границу у реки! – Пыня погрозил кулаком.

– Япония в той стороне, – добродушно усмехнулся Александр Степанович.