Джорджо Фалетти - Я убиваю

Он подумал, что долгая охота на человека облекает фантазии плотью. Он невольно представлял себе что-то подобное всякий раз, когда думал о Никто. Продвижение ползком, украдкой, в холоде и сырости, в этом вековечном царстве мышей. И в таких же условиях они вели расследование: медленное, трудное движение, неровными шажками, в полнейшем мраке с надеждой, что слабый луч света коснется их наконец и вызволит из кромешной тьмы.

Убивай нас, но при свете дня…

Фрэнку вспомнился отрывок из «Илиады» – знаменитая молитва Аякса. Он изучал ее в лицее, миллион миллиардов лет назад. Троянцы и ахейцы сражались на кораблях, и Зевс напустил дыма, дабы затмить зрение грекам, терпевшим поражение. Тогда Аякс обратился с молитвой к отцу всех богов – со смиренной молитвой не о собственном спасении, а о том, чтобы они могли выйти навстречу мраку смерти при свете дня. Фрэнк помнил, что его любимый герой завершал свою молитву именно этими словами.

Уклон туннеля изменился. Фрэнк почувствовал, что пол, вернее сказать, то, что находилось у него под ногами, пошло вниз. Вряд ли туннель стал непроходимым, его ведь строили для того, чтобы им пользовались люди, и наклон, скорее всего, был случайным. Возможно, при строительстве наткнулись на скалистый грунт, и пришлось его обходить.

Он опустился на четвереньки и удвоил осторожность. Его не слишком встревожило, что уклон увеличился. Ведь этот путь, рассуждал он, не однажды проделывал Никто, туда и обратно, хотя, разумеется, с куда большим удобством: с электрическим фонарем и зная дорогу во всех деталях.

Он же продвигался в полнейшем мраке и не представлял, что его ожидает впереди – или вокруг, что было бы вернее. Зная, однако, характер Жан-Лу, он полагал, что следует быть вдвойне осторожным. При вероломной хитрости Никто нельзя было исключить, что он расставил какие-то ловушки возможному непрошенному гостю.

И Фрэнк снова невольно задался вопросом, кто же такой Жан-Лу и самое главное – кто его сотворил. Теперь уже очевидно, что это не просто психопат, человек слабый, не верящий в свои силы, в безумии совершивший несколько убийств, чтобы привлечь внимание печати и телевидения. Такое определение было далеко от подлинной сущности Никто, как земля от солнца.

Психопаты – люди обычные, слабовольные, не бог весть какого ума, чаще всего идущие на преступление под воздействием какой-нибудь внешней силы и с облегчением подставляющие руки под наручники.

Никто был совсем другим. Бесспорно, труп в стеклянном гробу – доказательство безумия. В его сознании несомненно буйствовали мысли, от которых содрогнулся бы даже самый закаленный психотерапевт.

Но на том дело не кончалось.

Жан-Лу был человеком сильным, хитрым, обученным, подготовленным к борьбе. Он был самым настоящим воином. Он убил Йохана Вельдера, Роби Стриккера – двух молодых, отлично натренированных людей атлетического сложения – со смехотворной легкостью. А решительность, с какой он избавился от трех агентов у себя в доме, окончательно снимала все сомнения по этому поводу, если они еще оставались. Казалось, в нем жили два различных человека, два противоположных характера, устроившие взаимную погоню в стремлении уничтожить друг друга. Наверное, вернее всего сказал о себе он сам, говоря измененным голосом: «Я – некто и никто…»

Жан-Лу был человеком очень, очень опасным, и обращаться с ним следовало соответственно.

Фрэнк не считал, что действует с излишней осторожностью. Иногда как раз в этих излишках и заключается разница между жизнью и смертью.

Он хорошо понял это после того случая, когда вошел в помещение, повинуясь порыву, почти не раздумывая, а очнулся уже в больнице после взрыва и двухнедельного пребывания в коме. Если б он и забыл вдруг про это, ему напомнили бы бесчисленные шрамы по всему телу.

И Фрэнк не хотел больше напрасно рисковать. Он сам решит, будет ли он и дальше полицейским. Он обязан этим женщине, которая сейчас ожидает его в аэропорту в Ницце. Он обязан этим Гарриет, дав ей обещание, что никогда не забудет ее.

Фрэнк продвигался, стараясь производить как можно меньше шума. Возможно, Жан-Лу был сейчас уже бог знает где. Но нельзя исключить и другого – что он затаился у выхода из подземного хода и ждет там удобного момента, чтобы уйти. В конце концов, не могла же эта подземная дыра тянуться до самой границы, к Ментону. Она непременно должна выйти на поверхность где-то к западу от дома, на склоне холма.

На дороге сейчас, конечно, людно, из-за блокпостов образовалась серьезная пробка, люди выходят из машин, привстают на цыпочки, пытаясь заглянуть вперед, спрашивают друг друга, что случилось. В сутолоке легко затеряться. Правда, фотография Жан-Лу напечатана во всех газетах, показана в теленовостях по всей Европе, но Фрэнк давно уже не верил в эффективность подобных мер. Обычно люди крайне невнимательны к окружающим лицам. Каждый видит только то, что хочет видеть. Жан-Лу достаточно было укоротить волосы и надеть очки, чтобы легко, без всякого риска смешаться с толпой.

Однако там находилось и множество полицейских, они начеку, глаза их широко открыты. И это уже совсем другое дело. Любой из них с подозрением посмотрел бы на человека, вылезающего из кустов на склоне холма и карабкающегося к дороге. Было отчего забеспокоиться даже слепому, а полицейские, столько времени пребывавшие в сильнейшем напряжении, вполне могли сначала выстрелить, а уж потом задавать вопросы. Так что Жан-Лу будет настороже, прежде чем выйдет из своего убежища.

Фрэнк продолжал двигаться. Шум, производимый трением брюк о бетон, казался ему грохотом Ниагарского водопада. Кроме того, это трение уже причиняло боль. Он остановился на минутку, пытаясь найти более удобное положение. Решил двигаться опять на корточках.

Когда он привстал, «бип-бип» из мобильника, оповестивший о вхождении в зону приема, показался ему боем часов на колокольне в глубокой тишине сельской ночи. Сигнал мог выдать его присутствие, но он же означал, что выход уже где-то близко.

Фрэнк сощурился. Ему показалось, что впереди появились какие-то светлые точки, словно пометки мелом на черной классной доске. Он попытался ускорить движение, сохраняя осторожность. Особенно теперь, когда сердце вдруг учащенно забилось.

Левая рука скользила воль бетонной стенки, правая сжимала пистолет, колено дьявольски болело, но впереди был какой-то намек на свет и, не исключено, сидел в засаде кто-то, кого ни за что на свете нельзя было недооценивать.

Белые точки на черной классной доске зашевелились, словно танцуя, и зависали в воздухе по мере того, как он приближался к ним. Постепенно они сделались крупнее, и Фрэнк понял, что подземный ход заканчивается в кустах, и ему виден свет, проникающий сквозь листву. Порыв ветра шевелил ветки, а его привыкшим к темноте глазам светлые пятна казались светлячками в ночи.