Рауан Даулеткалиев - Плачущий в ночи…

Но это был всего лишь сон, и как я уже говорил, таких приятных и по крупицам собранных отрезков не прожить заново; в том то и немного обидно и даже присутствует разочарование – что можно лишь вспоминать, зато это было…

Не буду лукавить и признаюсь себе сам, что были и пасмурные дни. А разве кто – то утверждал, что облачность – это всегда плохо? Это было и будет неотъемлемой частью в отношениях у каждой из любящих пар. Невозможно всегда дарить радость и тепло. Можно и устать от постоянного солнцепека. Главное не перегреться, и ждать, когда придет дождь, но дождь обычно начинает капать сам, и не предупреждает вас об этом.

А как гроза и ливень пролетят мимо, оставив после себя свежайшие глотки воздуха, то можно вздохнуть полной грудью, появляется желание прогуляться по вечернему переулку вместе; все становится предельно ясным, что бабочки в животе не только летают, но и начинают петь; воспевают балладу о любви, раскрывают свои крылышки с новыми силами и порхают, источая какие-то волшебные и не понятные еще тебе новые эмоции.

Лежа здесь теперь и все еще вместе, я верю, что притирки были нужны нам; именно благодаря им, возможно стать единым целым.

В течение всей ночи мы нежно переплетались в объятиях, поочередно согреваясь. По не обыкновению было тихо, впервые за все эти дни; перевернувшись на другой бок, не осознанно пробежала мысль – почему так тихо? Глаза уже давно приноровились к темноте, и я мельком увидел глаза, сияющие в злой ухмылке, сон подумал я, но я ошибался. Быстро осознав, что на нас смотрят в темном уголке этого кромешного и заброшенного замка уныния и страха – я быстро отодвинулся и отскочил к своему углу.

Моя цепь зазвенела, и я оттянул ее ближе к себе, как будто она была моим одеялом, которым я мог прикрыться, и спрятать свою наготу. Прерывистое дыхание не давало мне успокоиться, давление росло с каждым мгновением. Пульс прибил к вискам, что еще больше увеличивало ощущение боязни этих ядовитых глаз. Мне казалось, что взор приблизится ко мне, проползет незаметно по всему этому расстоянию и молниеносно ужалит; ужалит сильнейшим ядом и проникнет во все мои клеточки, что в принципе уже и происходило.

Взгляд действительно приближался ко мне; зачем я подумал об этом? Я сам спроектировал этот исход, да, по моим глазам легко прочитать ход мыслей. Что же я наделал? Ну крепись тогда, раз не умеешь скрывать ничего в себе.

Глаза продолжали смотреть, молчать и близиться. Вот они, уже совсем рядом, еще ближе, теперь они глазеют в мое обезображенное лицо и вдруг почувствовалось прикосновение чего-то холодного и острого к животу. Острое лезвие своим наконечником уткнулось в плоть, раскраивая кожу и изливая кровь. Оно вело все выше, и выше постепенно оставляя тонкие следы ножа. А затем в мгновение ока, вдруг оказалось возле горла. Я был снова унижен и так близок к смерти. Темный демон приблизился ко мне, чтобы принюхаться к моему страху, насладиться чудесными и сладострастными ощущениями, некий наркотик словно пьянил его. Очи закрылись и виднелось, как он получает удовольствие от всего процесса.

Острое копье, напивавшееся моей кровью, вонзалось еще глубже. Все нервные окончания сосредоточились теперь на одной точке, точке между временной жизнью и вечной смертью. Тело начало ныть истомными болями и больше не могло терпеть такой пытки.

Я нервно думал, когда эти издевательства завершатся? Всего одно движение вперед, всего один не острожный рывок кого-то из нас, и исход будет наконец-то неизбежен.

А может мне податься на встречу клинку смерти? Всего лишь протерпеть эту разящую боль и всему будет положен логический конец. Или испытывать себя дальше? Тут уж, каждый сам найдет для себя правильный ответ, каждый сам решит на что может пойти, чтоб прожить еще один день, вздохнуть еще одним глотком воздуха и увидеть близкого человека, который нуждается в тебе, как бы тебе сейчас не было срамно во всех уголках твоей необъятной души. И как бы не текли твои слезы, нужно терпеть, как бы отвратительно тебе ни было подумал я; я должен оставаться тут; ведь если сдамся, то падут духом и остальные.

Не оставляй тут ее одну, тихо вторил мне разум и лишь к нему теперь я приложился всем сердцем.

Холодное и тонкое тело медленно ложилось на меня, а нож неукоснительно продолжал напоминать о своем присутствии; и тихо пришептывал: – «Без шуток парень, я тебя контролирую!»

Что же ещё я мог сделать, лишь как не отвернуться в сторону, и представлять, что все это закончится, закончится, ЗАКОНЧИТСЯ!!!

Слезы текли, а молитвы словно не могли вылететь из толщи этих стен. Они бились рикошетом об каждый угол и возвращались ко мне эхом. И я понимал, давал себе отчет, что попал в бездну земли, где очень глубоко, сыро и мерзло. И даже никакие птицы из высшего создания, летающих так высоко на небесах не залетают в такую яму, чтоб я мог закинуть им на крылышки свои искренние молитвы, и крики мольбы.

Мне было жаль, жаль себя и ее, мое мужское начало ничего не говорило мне и не оставляло ничего взамен.

Но мои молитвы были услышаны, отголоски надежды все-таки пробили толстый слой здешней тьмы. Доброе знамение пришло, когда вдруг он сам начал задыхаться в своем притоке удовольствия. Слишком много человечьего адреналина получать нельзя, иначе сам начнешь наполняться им. Ему – это не понравилось, он поморщился и лицо его исказилось. Картина была, будто бы он съел что-то очень затхлое и отвратительное на вкус. В головокружении, как сбитый мотылек, он начал отходить от меня, а затем и вовсе закашлялся.

Спавшее рядом мое единственное тут сокровище, уже успело резко проснуться и медленно отползти в свой безопасный угол, не ясно понимая, что же тут только что произошло.

А наш недруг дальше продолжал кашлять и кружить по стене, стараясь облокачиваться и шатаясь при каждом новом шаге на пути к лестнице.

– Что случилось? – спросила она меня.

– Кажется он болеет чем-то – ответил я.

– И чем же?

– Пока еще не знаю, может быть он астматик? Сам ничего не понял, если честно

– А что он тут делает? Я испугалась, что вы тут делали?

– Он снова угрожал мне ножом и играл со мной, но теперь я понимаю, так дальше нельзя.

– В смысле? – очень резко спросила она.

– А в прямом, мне нужно спасать нас обоих, я больше не буду сидеть сложа руки и давать нам обоим тут уничижаться и наблюдать, как мы истощаемся.

– Но, как? Как мы это сделаем? Это невозможно, за нами наблюдают три пары глаз, мы взаперти, прибиты к стене и давно забыли вкус еды и воды. Даже сил, чтобы разговаривать нет, а ты говоришь – спасенье.

Да, она все говорила верно, я не мог поспорить ни с одним ее словом и выданной при этом интонацией. Мне пришлось молча съесть горечь этих слов.