Антон Задорожный - Мы никогда не умрем

– О, а вот это, по-твоему, хорошо?

– Ну да, ниче так.

– А если тайное станет явным, что тогда?

– Тогда обоим будет больно и станет легче разбежаться.

– Разбежаться будет легче, только если вам заведомо было наплевать друг на друга.

Чтобы перебрать в памяти этот разговор с ребятами, у Дениса ушла одна секунда. В следующее мгновение он вернулся в настоящее и ответил любимой:

– Точно. Какая разница, что ты с ним переспала? Ты испугалась смерти, а этот страх толкает людей на опасные поступки.

– Я люблю тебя, Денис. Ты меня простишь? – с надеждой спросила Катя.

– Ошибиться может каждый, – ответил он, вздохнув. Конечно, осадок еще оставался.

Вспомнил свою жизнь в детском доме – голодную, сложную, и все-таки иногда радостную. Именно там он ощутил, что значит быть одному и как важно чувство плеча. Это ощущение брошенности отпугивало, измучивало, обижало. Для него оно означало быть никому ненужным – потерявшейся игрушкой, которую давно забыли. Он пытался избегать этого гнетущего чувства, а потом сообразил, что оно является частью его самого, такого, как он есть. Это принятие помогало выживать.

Однажды, когда он сидел в детдомовской комнате, залитой солнечным светом, отчего пылинки напоминали снег, мальчик решил раз и навсегда: если жизнь обходится с человеком несправедливо, это еще не значит, что надо вставать перед ней на колени и сдаваться. Сейчас он говорил об этом своей девушке.

Катя слушала его и соглашалась. Его слова, само его присутствие в ее жизни – поддерживали девушку. У обоих бегали по телу мурашки. И пока она успокаивалась под его теплыми прикосновениями, он с грустью думал о том, что не столько ты меняешь мир, сколько мир меняет тебя.

Оставив это при себе, спросил:

– Скажи, а… что тебя беспокоит сейчас больше всего?

Скрепя сердце она ответила:

– То, что мне всего двадцать лет. И что я умру гораздо раньше тебя, так и не успев ничего добиться.

– Так, погоди… У тебя еще есть время и все шансы, чтобы выздороветь. Ты же говорила с врачом.

– Да понятно… А если не поможет?

Он возразил ей, что она может быть примером для остальных людей:

– Не будет никаких «если». Потом уже будет поздно, а сейчас ты еще можешь сделать немало хорошего.

– Для кого?

– Если не для меня, то для себя. А не для себя, так для других.

– Пытаешься дать мне надежду?

– Просто, когда тебя не станет, ты все равно будешь со мной, ведь я буду о тебе помнить.

– Ты же только что говорил, что все заканчивается смертью.

– У всего есть срок годности, это правда. Но человек – это не кефирчик, не так ли? Мы же не знаем, что будет после того, как нас не станет.

– Да нет там ничего, после смерти.

– Мы не можем знать наверняка.

– Можем.

– Каким образом?

– Факты говорят…

– Ах, ну да. Ты же у меня журналистка, – снова начал раздражаться молодой человек. – Факты дают стабильность. Для меня факты говорят о том, что мы судим о смерти только косвенно. Подумай, чаще всего мы сталкиваемся с ее результатом: опа! – кто-то умер и все такое. Мы лишь наблюдатели. Болтать, что после смерти что-то есть, или, напротив, утверждать, что после нее ничего нет, – одинаково глупо. – Денис чувствовал, что вновь распаляется. Надо было сбавлять обороты. – Знаешь, прости… Ты не виновата, что все так сложилось. Я понимаю, как тебе хреново, и все такое, но к чему опускать руки раньше времени? Я тебе не мама и не папа, но мой тебе совет: не отказывайся лечиться, пока еще возможно пойти на поправку.

– Хорошо, я приму решение. А мы с тобой сходим к врачу?

– Конечно, сходим, – кивнул Денис. – Я тебя не брошу.

– Приятно так слышать эти слова, аж голова прошла. Ты прости, что так вышло. Ты у меня самый хороший.

– Я постараюсь. Давай мириться.

– Мы разве ругались?

– Ну, чуточку.

Около шести часов утра эти двое легли спать. Последним, что она помнила о той ночи, был его нежный поцелуй. Ощутив на себе прикосновение родных и теплых губ, едва пахнущих сигаретами, она уснула и проспала здоровым сном до полудня. Денису, пусть даже рядом с любимой, в то утро не спалось.

Пока она спала, Денис успел подготовить баню: накрошил щепы, принес поленца. В который раз заметил, что крыльцо давно просело, а перила накренились – напоминания о прошлогодних кутежах с друзьями. И дело не в том, что баня была отстроена после Великой Отечественной, а в том, что руки не доходили починить. Так бывает – знаешь, что работы на день, но каждый раз откладываешь. Мол, «время еще есть, завтра сделаю»…

Растопил, потом тревожился, бегал – проверял, все ли нормально: как прогорают дровишки, уходит ли через задвижку на трубе угарный газ, пошла ли тяга, комфортная ли температура? Когда угли раскраснелись, задвижку чуть прикрыл – это помогает сберечь тепло. Обрадованный, что успевает протопить к полудню, сбегал за тазиком, чтобы набрать в него воды из ржавой бочки у крыльца. Совсем забыл, что тару нужно сполоснуть после вчерашнего.

Рассмеялся. Наконец отнес тазик с водой, поставил в предбанник. Дальше легче: оставалось подкидывать дрова да шевелить угли. Прежде чем разбудить Катю, слегка проветрил.

Освободившись, вышел на свежий воздух.

Парень был доволен результатом и совсем не чувствовал сонливости. Работа, которую он совершал на протяжении шести часов, взбодрила Дениса, помогла отойти от шока. Недавний разговор отошел на задний план, измена обжигала сердце уже не так лихо, казалась допустимой. А еще ему хотелось немного расслабить девушку после вчерашних событий: не отвлечь, словно ничего и не было, а позаботиться. Ведь забота – это проводник новых сил, открывающий второе дыхание, даже когда считаешь, что дышать уже нечем.

Хотя, может, все проще? И тогда он просто хотел сделать для нее как можно больше, успеть, прежде чем болезнь победит… «Нет, этого не будет, нельзя раскисать», – решил он, встряхнувшись.

Катя еще дрыхла, когда он к ней вернулся. Придумав, начал щекотать ей пятку.

– Ай, ну малыш, ну зачем… – замурлыкала она, просыпаясь. – Иди ко мне, приласкаю.

Он забрался к ней под одеяло. Перед баней успели заняться любовью и позавтракать. Новый день, казалось, принес с собой надежду, что все образуется. Насчет онкологии они не говорили – не то чтобы избегали этой темы, а просто было ясно, что сейчас важнее побыть вдвоем. Важнее всего на свете. И все же, когда устроились чаевничать, призраки вчерашнего дня принялись за свое с новой силой. Кате становилось страшно, стоило ей представить, как родители отреагируют на новость о ее болезни. Казалось, что они запрут ее за семью замками, загнобят или вовсе – избавятся, как от лишнего груза.

– Ну что, Катенька. – Голос матери в ее воображении звучал отчетливо строго и насмешливо. – Ты у нас давно взрослая, где дверь – знаешь. Беги, радуйся со своим детдомовским, вам уже давно все можно, маленьких настрогаете – заживете!