N - Всемирная паутина

Джесс поднялась и, протискиваясь между чемоданами и сумками, которыми был заставлен коридор, ушла с кухни.

– Не время сейчас для… детей… – слабо крикнул Джон вдогонку, – я на пороге великого открытия, которое изменит лицо человечества…

И тут наступила тишина.

Старые ходики тикали в коридоре. Осиротелая утка спала в пруду на другом конце города, заложив клюв под крыло и дёргая лапой во сне. Машина скорой помощи бесшумно пронеслась по окраине. Где-то далеко, на другой стороне планеты трещал одинокий кузнечик. Звезды погибли, а новые родились. Сопел котёл в городской котельной.

Резко проорал долгий, невыносимый телефонный звонок.

Джон подпрыгнул на стуле.

Тишина. Ничего не происходило.

Вдруг вновь протяжно, противно заверещал телефонный звонок в коридоре.

Джон встал, подобрал тапок и рванулся к телефону, висевшему над небольшим столиком в прихожей. На третьем звонке он сорвал трубку и придавил её к уху.

– Да? – прошептал он.

Не отвечали. Из трубки были слышны потрескивания и шум.

– Да, алло! Слушаю!

Джон стоял в полумраке коридора. Лишь уличный фонарь, светивший сквозь оконце входной двери, бледно освещал мрачные силуэты вокруг.

– Джон Уэйнрайт? – гулкий, неестественный, словно шедший с другого конца вселенной или даже из потустороннего мира, прозвучал загадочный мужской голос.

– Да, я, – смутившись ответил Джон.

Паузы между фразами были огромные.

– Вы хорошо меня слышите? – мужчина говорил с тяжёлым американским акцентом.

– Да… достаточно…

В трубке трещало.

– Замечательно. Тогда, я надеюсь, вы хорошо меня поймёте.

Пот начал медленно покрывать спину.

– Ваша разработка нам кажется небезынтересной. Сначала мы скептически были настроены относительно её перспектив. Но произошло нечто, что заставило нас изменить свою точку зрения…

– Что за «нечто» произошло? – остолбенел Джон.

– Мы хотим начать эксперименты в этом направлении и посмотреть, каких результатов можно добиться, создав прототип единой общемировой сети…

– Что произошло, скажите сперва, пожалуйста! – он дрожал от волнения.

– Вам будут предоставлены широкие возможности для дальнейшей работы над проектом. От вас требуется только одно: в кратчайшие сроки запустить закрытую модель всемирной компьютерной паутины на базе имеющихся государственных военных сетей Министерства обороны Соединённых Штатов Америки – ARPANET.

Невозможно было пошевелиться или вздохнуть. С трудом подняв руку, Джон вытер рукавом влажное лицо.

– Кто вы? С кем имею честь?

В трубке что-то щёлкнуло, и шум пропал.

– Кто вы? Алло?

– Боб Уильямс, отдел перспективных разработок в области компьютерных систем, Европейская организация по ядерным исследованиям.

– Боб Уильямс?!

– Мы приглашаем вас в Женеву, где вы должны продолжить работу над созданием Всемирной паутины. Детали вашего прибытия и график работ мы сможем согласовать позже.

– Хорошо, – полный недоумения обмяк Джон.

– Спокойной ночи, мистер Уэйнрайт.

Из телефона послышались монотонные короткие гудки. Джон оторвал трубку от ставшего горячим уха и с трудом повесил её на аппарат онемевшей рукой.

На часах был час-тринадцать ночи.

Джон, полный ужаса, стоял в коридоре. Бледный, мёртво-жёлтый свет уличного фонаря лежал на полу. Жгучее чувство победы и одновременно ощущение непонятного, чудовищного, мистического страха не давали сделать вздох.

Глядя в пространство перед собой, Джон задумчиво сидел рядом с Джессикой в загадочном полумраке церкви Святой Марии Магдалены. Тяжёлый колокол пробил семь часов вечера. Солнце уже закатилось за дома, но витражи светились сами собой – особым, тёплым светом. Красно-коричневые ряды церковных скамей плавно утопали в темноте. Ян свернул книги и, не поднимая глаз, сутуло удалился в служебные помещения. Пыль висела в воздухе перед крестом без движения. Между Джоном и Джессикой пролегал широкий проход.

– Ну, – еле слышно произнесла она, – вот и всё…

Джон грустно улыбнулся.

– Забавно, – печально усмехнулась Джесс, – мы венчались в этой же церкви.

Висела вязкая пауза.

Джессика опустила глаза и с огромным трудом, раскачивая из стороны в сторону, стащила с руки обручальное кольцо. Вокруг пальца остался многолетний красный рубец.

Молчаливо они просидели ещё около получаса. Болело. Чувство великой потери кололо в груди. Не хватало сил ни заговорить, ни даже взглянуть на свою любимую.

На какой бы страшной ссоре не расставались люди, если они по-настоящему любили, разорвать связь всегда невыносимо больно: словно совершить самоубийство.

Наконец Джессика встала, приблизилась к Джону, поцеловала его в висок и быстро, почти бегом, ушла, пряча лицо.

– Я позвоню, – уже сидя в одиночестве, беззвучно произнёс тот.

Глаза были мокрыми, а сердце – опустошённым. Джон неуклюже поднялся со скамьи: онемевшие ноги не слушались, пальцы закостенели без движения. И не было на свете ничего, что могло бы сейчас согреть душу.

Окружённый гулким эхом от собственных шагов, он плёлся к выходу, опираясь рукой на спинки скамей, как старик опирается на палку, пока не поравнялся с низкой деревянной ветхой дверью. Она располагалась немного в стороне и была едва заметна, прячась за широкой колонной, идущей под самый свод. Но эта таинственная дверь была ему хорошо знакома.

Пришлось немного пригнуться, чтобы войти. За дверью ждала темнота и ледяные камни, и только сверху – с огромной высоты – падал серый мрачный свет.

Джон нащупал ногой старинную скрипучую металлическую лестницу, завинчивающуюся, словно змея, спиралью вверх. Стараясь не бренчать каблуками по звенящим ступеням, он торопливо поднимался, пытаясь перешагнуть по две за раз.

Лестница была бесконечной. Он остановился, отдышался и начал наступать на каждую ступень, помогая себе руками.

Мрак сгущался. Дыхание потяжелело и стало чаще, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Делая последние шаги на дрожащих ногах, удалось, наконец, выбраться на вершину церковной башни – туда, где всё небо – от края до края – было исполосовано сеткой тонких острых облаков, походивших на верёвки, растянутые так низко, что можно было коснуться рукой. А в той стороне, где ещё не село солнце, сквозь разрубленные в чёрно-синих тучах ранения, бело-оранжевые всполохи света были настолько насыщенные и яркие, что от вида такого неба задрожало сердце. И начиная от нежно-жёлтого горизонта, через розовый, через фиолетовый, через небесно-голубой, бесконечность завершала полусферу глубоким тёмным индиго, на фоне которого виднелась луна и пара только что проснувшихся звёзд. Дыхание перехватило.