N - Всемирная паутина

– У окна или у туалета?

– У окна, – задыхаясь, выдавил Джон.

– Остались только у туалета. Багаж?

– Вот! – он бросил свой покалеченный чемодан к её ногам.

– Перевес у вас. Будете оплачивать обязательный штраф…

– Буду! – не дал договорить ей тот.

– …или не будете?

– А можно не оплачивать?

– Можно.

– Тогда не буду, – растерявшись, кивнул Джон.

Она сделала какие-то пометки, вложила посадочный талон между страниц паспорта и, не поднимая головы, едко поставила точку:

– Посадка начнётся через двадцать пять минут. Счастливого полёта.

И на этих словах вдруг почувствовалось совершенно непередаваемое, магическое волнение и одновременно с ним счастье. Будто животный страх был смешан с грандиозным восторгом, и всё тело, каждую клетку окунули в этот волшебный эликсир. Такое, должно быть, ощущал Колумб, когда отходил от берегов Палоса-де-ла-Фронтера в свою первую экспедицию, догадываясь, что его путешествие изменит весь мир. Такое, наверняка, чувствовал Юрий Гагарин, когда сквозь дикий ужас и космическое счастье крикнул «Поехали!» на старте первого полёта человека на ракете к звёздам. Такое испытывал каждый, сидя в кресле самолёта, когда крылья уже хлопают, корпус дрожит, а колёса вприпрыжку скачут по взлётно-посадочной полосе, готовые отцепиться и взмыть.

Джон отошёл от стойки регистрации, легко развернулся и наконец-то расправил плечи. Кожу закололо, губы растянулись в улыбке, а грудь задышала. С одной лёгкой, пятнадцатикилограммовой сумкой под мышкой, без чемодана, он никуда теперь не торопился.

Джон купил стаканчик молочного мороженого и, прислонившись лбом к огромному, семиметровому окну, наблюдал, как сонные грузчики выкидывали разноцветные чемоданы из усталого самолёта прямо на асфальт. Впереди ждал первый полет на аэроплане, и совершенно новая жизнь. Новые люди и огромная работа над великим для всего человечества изобретением. Грандиозное путешествие, которое изменит весь мир.

В аэропорту Женевы стояла весна. Солнце заливало взлётно-посадочную полосу оранжевым светом и блестело на крыле огромным бликом. Пахло скошенной травой, горячим асфальтом и новенькими самолётами. Джон сощурился, прижал сумку покрепче и сделал неуверенный шаг на покачивающийся трап.

Интеллигентного вида пожилая дама с копной белых, сухих и непослушных, как парик, волос, подтолкнула Джона в рёбра и сипло прохрипела: «Чо, весь день будем так стоять?!».

Джон подскочил, сделал нервный шаг в сторону и посмотрел вслед старушке, спускающейся по ступеням и кудахчущей себе под нос: «Вот ведь люди! Вот идиоты!».

Волнение от первого в жизни авиапутешествия начало постепенно испаряться. Жирная стрекоза, жужжа и потрясая воздух, словно маленький вертолёт, врезалась прямо в висок и хлопнулась на асфальт где-то позади. Проводив её падение глазами, Джон сжал сильнее сумку и начал спуск на планету Земля.

Быстро пройдя насквозь небольшое здание аэропорта и дождавшись багажа, он вышел на улицу к знаку «Такси». Погода была действительно замечательная: безветренная, безоблачная и беззаботная. Джон на мгновение поднял лицо к небу и зажмурил глаза. Ощущение совершенно новой жизни грело пуще всякого солнца.

– Такси? – разбудил его голос темнокожего пожилого мужчины с абсолютно седыми волосами и усами.

– Да, давайте, – кивнул тот и потащил чемодан к багажнику.

Обойдя машину слева и плюхнувшись на широкий диван задних сидений намытого жёлтого такси, Джон несмело хлопнул дверью и уверенно сказал:

– В ЦЕРН!

– Куда? – повернулся к нему водитель.

– В ЦЕРН!

– Куда?

– В ЦЕРН! – не меняя интонации и порядка слов, вновь громко сказал Джон.

– Куда в ЦЕРН?

– Давайте в главное здание, или как там у вас?

Водитель подумал, потёр подбородок и снова обернулся:

– В ЦЕРН?

– Да, пожалуйста!

Старик озадаченно смотрел перед собой, подбирая английские слова, но, не подобрав, пожал плечами и тронулся с места.

И вдруг, пытаясь убить Джона, автомобиль резко выскочил на встречную полосу и как ни в чём не бывало поехал по правой полосе вместе с остальным потоком машин.

– Чёрт! – выкрикнул Джон.

Судорога кратковременного, но неожиданно острого, животного испуга вспыхнула и тут же начала постепенно отходить.

– Что? – спросил водитель.

– Это полоумное правостороннее движение!.. Как вы тут не перебили друг друга ещё?! И кто его придумал только?!

Водитель пожал плечами и, слегка улыбнувшись, промолчал.

Обогнув аэропорт и, проехав ещё секунд тридцать, машина вдруг плавно затормозила, старик обернулся, ткнул пальцем в стоящее рядом строение и сказал сквозь глупую улыбку:

– ЦЕРН!

– Уже?! – выглянул в окно Джон, – ну что ж…

Он запустил в карман руку и достал оттуда выменянные перед полётом франки.

– Держите! – сунул он десятку старику в руку. – Мелочь оставьте себе.

– Двенадцать, – недоуменно покосился на счётчик водитель.

– Ах да!

Джон вновь полез в карман, достал ещё одну десятку и долго ждал, пока старик отсчитает ему сдачу.

– Спасибо! Доброго дня! – помахал он уезжающей машине.

ЦЕРНом называют целый городок, в котором можно было найти всё: от магазинов до музеев, от ресторанчиков до кинотеатров. Трёх—пятиэтажные серые и белые дома совершенно скучной внешности, особенно для человека, чьё детство прошло в Лондоне, были натыканы без особого порядка. Асфальт и тротуары – в заплатках, а бордюрные камни тут и там выбиты или вырваны вовсе. Трава не ухожена и торчала клочками. Почти все окна наглухо занавешены унылыми, погнутыми жалюзи, которые, странным образом, висели снаружи зданий, а не внутри. Разметка на дорогах обветшала и кое-где была стёрта совсем.

Но витало в атмосфере этого города нечто, что сжимало сердце и не давало дышать полной грудью. Однако чем было это нечто – никак не удавалось уловить. Словно не хватало чего-то, какой-то детали, без которой жизнь на планете Земля была бы совсем не полноценна.

Джон плёлся по узким улочкам, заставленным автомобилями, и с трудом тащил за собой чемодан, шкрябающий углом по асфальту. Он прошёл люк и фонарь, и телефонную будку, и невысокий заборчик, и забытый у стены велосипед, и ворону, деловито наблюдавшую за каждым его движением. Джон прошёл двухэтажное здание, и пожарную машину, и громкоговоритель, торчавший из стены, и пешеходный переход, и дорожный конус, и оставленную кем-то посреди тротуара канистру, и небольшую лужу. И всю дорогу чувство нехватки чего-то крайне необходимого не отпускало ни на мгновение.

Он брёл, царапая чемоданом по асфальту, и казалось, что кроме вороны за ним наблюдает кто-то ещё. Нечто тяжёлое сдавливало шею и спину, захотелось развернуться, раскричаться. Он поднялся на несколько ступеней широкой лестницы у входа в центральное здание и замер.