Олег Джурко - Пес-1. Приметы бойца

– Константин Валерианович, – шепнул Телохранитель Крестелевскому на ухо. – Привезли, этого, как его, с гитарой. – Он кивнул в сторону машин, где перед зеркальцем прихорашивался ярко одетый лысоватый франт. – Куда его? Подождет в машине или пусть играет на своей бандуре?

– Черт! Ну, наконец-то! Прилетел паршивец! Давай, давай опоздавшего к нам, Геннадий. Только так!

Дождавшись, когда гости выпьют, Крестелевский вылил свой коньяк в костер, встал и принял в объятья одноглазого невысокого толстяка в красном пиджаке и коричневых бархатных штанах… С лиловой "бабочкой" на горле, заметно придавленной вторым подбородком.

– Данила Бордосский, артист оперетты. Прибыл к нам на мальчишник прямо из самого Ленинграда. – Весело представил Крестелевский гитариста друзьям.

– Обижаешь, Константин Валерианович, обижаешь! – Запротестовал запоздалый гость. – Данииил Бордосский теперь не просто артист, он теперь еще и режиссер-постановщик, черт возьми! Растем Костя!

– Ну, ты даешь, Данила! – Воскликнул Крестелевский, обводя гостей печальными глазами. – Этот кент знает весь одесский репертуар. Мы земляки. В молодости он пел у меня на каждом дне рождения. А теперь загордился.

– Брешешь ты все, Костик! – Засмеялся артист. – Как получил телеграмму так все бросил к чертям собачьим и вот он я.

– Но больше всего мне нравится как Данила Моисеевич рисует червонцы. Вот это настоящее искусство! Не то что на гитаре бренчать!

– Костя, не береди старые раны. Завязал я, морским узлом завязал… Дай-ка я тебя облобызаю, поганец ты эдакий. Не мог я не обмыть твой полтинник.

– Э, братишка! Отстаешь от жизни. Мне уже настучало пятьдесят пять…

– Да иди ты! Константин Валерианович! По тебе не скажешь! Ты же у нас – горный орел! – Обнимая друга, балагурил артист оперетты.

– Ну, как же! Орел! Читали, что пишет народ на стенах сортира: Как горный орел на вершине Кавказа, сижу, одним словом, – на унитазе. – Натужно захохотал Крестелевский, прижимая руку к животу.

Геннадий подал Бордосскому хрустальный бокал, хотел наполнить, но виновник торжественного мальчишника на природе взял бутылку у телохранителя из рук и сам налил артисту…

О Катерине и Ширке пирующие забыли. Девушка вытерла кровь с лица принародно оскорбленного любовника. Втащила его на заднее сиденье белой Волги, подаренной Крестелевским. Сама села за руль, громко хлопнула дверью и прицельно посмотрела на пирующих. Никто не обернулся…

– Кончай скулить! – Презрительно покосилась Катерина на стонущего Ширка. – Фуй, мякина! Сдачи дать не посмел! Дай-ка мне твой наган…

– Перебьешься, халява… Я сделаю Креста по-тихому.

Катерина запустила двигатель, выжала сцепление, но тут выдержка ей изменила. Она склонила головку на руль и заревела густым бабским ревом.

– Поехали домой, пока Крест не передумал… – Беспомощно прохрипел Широк.

– Заткнись, гнида! Константин Валерианович раздавит тебя как блоху! Это все из-за тебя! Зачем сел у костра рядом со мной? Зачем ущипнул? Зачем? Зачем?

Катерина перегнулась через спинку своего сиденья и зло отхлестала Ширка по мордасам…

– Пропади ты пропадом! Больше не показывайся у меня! Может быть, Костя еще передумает.

Катерина высморкалась, вприщур еще раз оглядела гостей Крестелевского. С бокалами в руках, они толпой окружили именинника. Крестелевский поставил свой бокал по изгиб локтя правой руки и медленно тянулся к нему губами, демонстрируя гусарский застольный фокус.

Воткнув первую передачу, и сразу же вторую, на "газах" Катерина бросила Волгу на толпу возле костра. Машина заюзила на траве лесной поляны и не сразу набрала скорость. Волга была в трех метрах от костра, когда гости спохватились и бросились врассыпную. Геннадий подхватил Крестелевского подмышки и потащил в лес. Константин Валерианович брыкался и хохотал во все горло. В дыму и пламени, Волга проутюжила по коврам, уставленным деликатесами и бутылками, разметала уголья и головешки, но Решительной девушке этого показалось мало. Эксневеста лихо развернулась на второй заход.

Снова взревел двигатель. Из-под задних колес Волги вырвался зеленый фонтан травы. Виляя задом, машина рванулась во вторую атаку на пирующих мужиков.

– Смерть гадам! – Орала во всю глотку Катерина

Двумя выстрелами из-за дерева, Геннадий прострелил на Волге передние колеса. Выстрелы разом отрезвили Катерину. Она даванула на тормоз, закрыла руками глаза и пронзительно завизжала…

Мужики выскочили из-за деревьев и с хохотом обступили истерично визжащую лихачку. Кто обмахивал носовым платком, кто притаранил бокал коньяка и пытался вложить бокал в трясущиеся руки Катерины! Девушка схватила бокал, швырнула в Крестелевского.

– Ты еще пожалеешь, старик! – Пообещала Катерина ломким голоском. – Ты еще приползешь ко мне на полусогнутых.

Утирая слезы от смеха, Крестелевский махнул рукой, сгорбился и направился в глубь соснового леса.

Отчаяние душило. Крестелевский сдернул с шеи узкий темно-синий галстук, в сердцах отшвырнул и, не глядя под ноги, чуть ли не бегом, стал удаляться от гостей куда глаза глядят.

Душное безмолвие сорного леса прорезал отдаленный детский крик. Крестелевский на крик не обратил внимания. В желудке обострялась жгучая боль. Крестелевский проглотил таблетку Фестала…

Все громче срывающимся голосом рыдал ребенок.

– Мама! Мамочка! Не надо! Не надо! – кричал неизвестный мальчонка.

Вопли беззащитного ребенка, наконец, дошли до сердца. Крестелевский презирал избивающих детей. Ярость, наконец-то, нашла выход. Надев на пальцы кастет, быстрым шагом, Константин Валерианович поспешил на голос мальца.

– Костя! Костя! Где ты? Ау! – Гудел разбойным басом Вабля.

Голоса пьяных друзей приближались широким фронтом. Друзья устроили облаву на сбежавшего именинника. К счастью, их остановили Телохранители, притаившиеся неподалеку от хозяина. Завернули назад… Это была какая-то бесовщина. Как ни спешил Крестелевский, крик мальчика не приближался. Мальчишка метался по лесу и звал слабеющим голоском:

– Мама! Ма-а-а-мочка!

Крестелевский побежал. Крики вскоре прекратились, но Крестелевский продолжал бежать. Наконец, сквозь шумное биение сердца Крестелевский услышал сдавленные стоны и своеобразное пыхтение.

Раздвинув ветви орешника, он увидел на полянке сгорбленные спины в солдатских гимнастерках. Переломив через поваленную бурей осину, двое курчавых солдат, спустив штаны, насиловали мальчишку. Он уже не просил пощады. При каждом грубом толчке, дрожащие ноги его в истоптанных сандалиях отрывались от земли… Из горла вырывался сдавленный хрип.

– Эй! Пошли вон, козлы! – Крикнул Крестелевский, ошарашенный увиденным…