О. Дэкаэн - Прогнившие корни. Книга 1

– Давно уже доказано, что мы с вами даже и не от обезьян произошли и старик Дарвин ошибался в своих теориях, а вы мне… – и он махнул анорексичной, серой, на фоне пигментных бляшек, рукой.

– Я никого, и уж тем более вас, в вашем почтенном возрасте, не принуждаю к вере. Думаю, если это не удалось сделать до меня, то и не мне пытаться. Это ваш выбор. Кто-то хочет верить и верит, и живёт в гармонии с собой и миром, а кто-то… Вы что желаете для своей души?

– Умереть спокойно и не испытывать терзания, что не исправил того, что можно было исправить, – с вызовом произнёс старик.

Гость кивнул, наконец, понимая, что их разговор затянется надолго. Старик говорил медленно и делал долгие паузы, чтобы перевести дух и вдохнуть кислород из маски.

– В любом случае вы пригласили меня сюда, чтобы я выслушал вас.

– И наш разговор останется в этом доме и этой комнате? Даже, если вы услышите такое, от чего придёте в ужас?

– Да, конечно.

– А знаете, я ведь уже очень давно никому не доверяю. Люди бывают очень коварны. И уж тем более я никогда и никому не изливал душу. Моё молчание не раз спасало мне жизнь. Но вот пришло и моё время. Каждый человек способен на такое, с чем потом ему приходиться жить всю жизнь в немыслимых терзаниях. Все мы способны либо на хорошие дела, либо на плохие. Золотой середины нет. Только вот, как узнать, где какие? Если кто-то совершает что-то хорошее во благо себе, то он вполне вероятно, тем самым причиняет вред кому-то? Может быть, и не осознано, но выбор-то у него не велик? И наоборот. Это своего рода равновесие вселенной. Если человек что-то берёт, то тут же вселенная готова что-то отнять.

– Можно совершать благие дела и для других и для себя?

– Да бросьте вы! – отмахнулся старик. – Я сказал: одно из двух! Перед каждым встаёт такой выбор, и он должен решить, что делать, потому что от этого зависит вся его дальнейшая судьба. И вот я – почти мертвец, лежу и думаю: А все ли мои скверные поступки, совершённые за почти вековую жизнь, были такими уж плохими? Ведь я делал их себе во благо. И как вы или ваш Бог будете оценивать их?

– Я не берусь судить. Если вы хотите, чтобы ваши прошлые дела были подвержены критике, то вы обратились не по адресу. Я выслушаю вас, но поверьте, вы не услышите от меня ни слова упрёка, если сами не пожелаете услышать моё мнение.

– Да уж, а способны ли вы, вместе со мной похоронить мою исповедь?

Снова мелькнула мысль: «Это будет долгий день».

Слишком явно от старика веяло недоверием и неприязнью.

– Обещаю, сделать всё от меня зависящее. Этот разговор от начала и до конца останется в стенах этого дома.

Хозяин с удивлением и издёвкой в голосе произнёс:

– Что вот так просто? А какие-нибудь там напутствия, может, прочтёте что-нибудь из своей книжонки, не зря же вы притащили её в мой дом? – саркастически поинтересовался старик.

– Может, начнём? Расскажите, что вас терзает? – пропустил гость мимо ушей сарказм в голосе больного.

– Молодёжь! Всё время куда-то спешите, – проворчал тот недовольно.

***

Вальтман задумался. Раз уж представилась такая возможность, что сказать, с чего начать? Что можно опустить, а что и вовсе не имеет значения? Он прошёл такой долгий путь, что порой и сам начинал задаваться вопросом. Что из того, что помнил, было истиной, а что игрой его воспалённого, повреждённого болезнью и старостью мозга? Как отделить правду от вымысла? Что-то уже, наверняка, стёрлось из памяти безвозвратно.

Он силился, вспомнить, где впервые оступился, где сделал неверный выбор, пойдя на поводу у своих эмоций и желаний. Сейчас, когда его готовы были выслушать, он не знал с чего лучше начать и задавался вопросом. Что сделало его чудовищем, погубившим чужие жизни? И не мог найти ответа.

Его гость, тем временем, продолжал безмолвно стоять напротив, терпеливо ожидая.

– Так и будете стоять, как истукан или возьмёте стул и сядете? – рукой указал куда-то за спину гостя. – Разговор предстоит долгий.

Наблюдая, как выполняются его указания, он пристально вглядывался в темноту за спиной мужчины. Всё к этому и шло. У него нет выбора, как нет выбора и у того, кого привели сюда по его приказу.

– Пожалуй, для начала я должен представиться, – начал он свой длинный рассказ. – Скажем так, все события, которые происходили в моей жизни – это нежелание смириться с тем, кто я есть на самом деле. Моё имя Виктор Вальтман! И я семьдесят лет, как мёртв!

Он не следил за молодым мужчиной, перед ним. Он хотел увидеть другое лицо. Но то лицо скрывала тьма. И смирившись, стал наблюдать, за сидящим напротив гостем: лёгкий прищур, недоверие во взгляде, морщинка расколовшая лоб надвое. Но это длилось не дольше пары секунд, а следом осознание и… шок!

Немощное тело больного расслабилось в своей мягкой, белоснежной клетке. Он был доволен тем, какие эмоции вызвал.

Он выждет ещё минуту и можно начинать…

Десять дней до расплаты.

Почти полдень.

Дыхание, белыми клубами пара, вырывалось из многочисленных ртов людей, пришедших проститься с покойной. Лана спрашивала себя: «Кто они?» Стояли, пялились на неё, словно знали что-то такое, чего не знала она. Что-то ужасное. Со всех сторон до неё доносился шёпот. И это не просто раздражало, это уже бесило, но она лишь молча наблюдала за происходящим вокруг, цепляясь за локоть дяди, как за что-то надёжное, вечное. Тело Агаты придали земле на городском кладбище.

Лана впервые оказалась здесь и была поражена мрачной, безмолвной красотой этого места. Без какого-либо видимого порядка из земли торчали аккуратные надгробия с датами и именами. Змейками разбегались дорожки, покрытые тонким слоем льда. Вековые голубые ели, раскидистыми ветвями, словно огромными лапами, укрывали тех, кто уже никогда не проснётся. И много цветов, с прихваченными морозом нежными лепестками. Несмотря на жуткий холод и ветер, который проникал, казалось, даже под кожу, люди стояли, изображая на лицах не испытываемую ими скорбь. Больше половины пришедших проститься с Агатой, были Лане незнакомы, она видела их лица впервые. Ян только пожимал плечами на её вопрос, кто все эти люди.

Едва стоило утром выйти из дома своей бабки, тут же поняла, насколько плохо её одежда подходила для такой погоды и теперь стоя у могилы, она тряслась от холода. Но купить что-нибудь потеплее, значило бы задержаться здесь, а этого она не могла себе позволить. Это уже не её место, не её дом.

– Они пришли проститься с твоей бабушкой, – вернул её к действительности голос дяди.

– Я не уверена, что кто-нибудь из них вообще её знал, – проворчала она в ответ, чувствуя, как спину сковало от холода, а пальцы без перчаток начали неметь.