Лев Голубев-Качура - Я найду, кто убил тебя! Триллер

Когда я оказался в воде, скорее всего до меня тогда ещё не дошла сложность моего положения, или мой разум ещё её не оценил, а вот сейчас…, сейчас совсем другое дело!

Но сил не было! Я их растратил на борьбу с коварной рекой.

Вставай! – приказал мой разум, – немедленно вставай!!! И, я встал, и, я пошёл…, медленно-медленно…

Одежда на мне потрескивала, и мелкие кусочки льда, отламываясь, падали под ноги…

А лыжи?! Куда я без лыж? – промелькнуло в разгорячённом мозгу. Пришлось вернуться. Лыжные крепления под воздействием низкой температуры начали промерзать. Тогда я потоптался по ним, покрытыми ледяной коркой, валенками, чтобы хоть немного размять ремни, и, кое-как закрепив, стал переставлять ноги…. Вперёд, шептал я! Только вперёд!

Одежда превратилась в сплошную ледяную корку, но я переставлял ноги, отталкивался палкой – одежда потрескивала и ломалась…, но я шёл! Делал шаг за шагом и…, шёл! Шёл, чёрт меня, забери! С трудом, но шёл!

В голове крутилась только одна мысль – дойти до зимовья Захарыча, обязательно дойти! Дойти – в этом моё единственное спасение!

Мысль эта настолько поглотила меня, что я чуть не пропустил первый, и самый главный ориентир – перекинутую поперёк реки высоковольтную линию.

От первой опоры на правом берегу мне надо было пройти под углом в сорок пять градусов три километра в глубину леса, а там… новый ориентир – огромная скала, валун-медведь.

Никогда не думал, что ходьба на лыжах, да ещё в промёрзшей одежде, настолько мучительна!

Очередной ориентир я нашёл лишь часам к трём утра, при этом затратив уйму сил и, кажется, немного заблудившись. Мои ноги дрожали от усталости, из груди с хрипом, как у загнанной лошади, вырывалось дыхание…

Как и обещала погода, крупными хлопьями повалил снег, и только чудом я нашёл ориентир Захарыча – скалу, похожую на присевшего медведя.

Нужно было торопиться, и я, немного отдышавшись, двинулся дальше в глубину леса.

Не дай Бог заблудиться, подумал я, переставляя ноги. Ещё я подумал – хорошо, что лес хвойный и без подлеска, а то бы я, точно, продираясь сквозь кусты или обходя их, потерял направление, и тогда мне… – каюк!

Кто мне помог, Бог, или моя судьба вела меня, не знаю, но заимку я нашёл на том месте, на котором она и должна была быть. Захарыч, добрая душа, не обманул, а я был очень прилежным учеником в постижении лесной науки.

* * *

Она стояла на небольшой поляне, вся, по самую крышу, засыпанная снегом. Пришлось прокапывать проход к двери. Я перекидал, наверное, три куба снега прежде, чем добрался до входа. Дверь, на удивление, хотя и со скрипом, легко отворилась.

Сделав пару шагов, я вступил в свои временные, но такие желанные, владения.

Внутри было темно, лишь узкая полоса серого рассвета слегка заглядывала в открытую настежь, дверь. Воздух внутри был затхлый: чувствовалось, что давно никто не посещал и не проветривал домик. Но я был рад новому пристанищу, как может быть рад одинокий путник, встретивший на своём пути старого товарища или друга.

Осторожно, делая короткие шаги и боясь наткнуться в темноте на что-нибудь, я медленно продвигался к левой стене, у которой, по словам Захарыча, должна находиться небольшая печь и запас сухих дров. И опять он не солгал – печь находилась там, где и должна была быть! А нагнувшись и пошарив рукой перед ней, я нашёл дрова. Даже лучины для растопки находились на дровах.

Странно, подумал я, неужели за столько лет никто, никогда, не посещал избушку? И тут я вспомнил слова Захарыча: «Охотничий Закон гласит – попользовался чьим-то добром, отплати ему тем же. Использовал продукты – оставь свои, воспользовался дровами – заготовь вновь, чтобы следующий усталый охотник мог обогреться и поесть». Хороший Закон, полезный, решил я, разжигая плиту!

Дрова быстро загорелись, но дым… Дым никак не хотел идти в трубу, он клубами наполнял избушку, разъедал глаза…

Не выдержав, чихая и кашляя, я выскочил из избы и уставился слезящимися глазами на крышу в поисках трубы. На крыше, как шляпка гриба-боровика, лежал толстый слой снега, и такой же шляпкой, полностью перекрывая выход дыму, он лежал на трубе. Ничего не поделаешь, подумал я, и решительно полез по снегу на крышу, пытаясь добраться до трубы.

Верхний слой снега, покрывавший крышу зимовья, был настолько плотен и твёрд, что выдержал мой вес, и я благополучно добрался до цели. Смахнув снег с трубы, дождался, когда появиться первый дымок и, на отощавшей от тюремной баланды, худой заднице, съехал вниз.

Вытеснив холодный воздух из дымохода, печь загудела, распространяя по избушке долгожданное тепло. Даа… золотые руки у печника, Захарыча! – в который раз восхитился я, смотря на огонь в печи и вспоминая, с какой любовью прилаживал он кирпичик к кирпичику при сотворении своего чудо-камина в коттедже.

Под этим камином, покрываясь потом от жары и трясясь от страха, что раскроется тайна моего убежища, я провёл одиннадцать долгих дней! И вот, я здесь – усталый, замёрзший, но живой и свободный!

Глава вторая

На второй день моего пребывания в избушке случилось непредвиденное мною событие – я заболел и, не просто заболел, а здорово заболел. Ещё с вечера я почувствовал, что со мной не всё в порядке: кружилась голова, меня бросало то в жар, то в холод, а в груди, при вдохе и выдохе раздавались звуки «гармошки». Я был слаб, как новорожденный ребёнок.

Подбросив дров в печку, я с трудом заставил себя поесть лапши, и сразу же забрался под ветхое ватное одеяло. Вообще-то, я очень брезгливый человек, но сейчас – сейчас мне было не до брезгливости.

Не смотря на относительную теплоту в избушке, меня начало морозить. Я трясся от холода не в состоянии согреться. Кое-как дотянувшись до моей зековской телогрейки, чтобы набросить её поверх одеяла я, сжавшись в комок, попытался уснуть.

Проснулся весь в поту: мой лоб пылал от высокой температуры, казалось, приложи к нему бумагу и она вспыхнет, словно подожжённая горящей спичкой. Одеяло и фуфайка валялись на полу, хотелось пить, и я, кое-как пересилив слабость, вышел из избы с ведром, чтобы набрать снега для воды.

Как я растопил плиту, как вскипятил воду и…, вскипятил ли я её вообще, не помню. Думаю, у меня начался горячечный бред, потому что я увидел себя в лесу, окружённым со всех сторон огромными волками.

Я сидел на нижней толстой ветке сосны и, обламывая ближайшие ко мне тонкие ветки, поджигал их и швырял в окруживших меня зверей, похожих на волков. Находящийся ближе всех ко мне волк, с лицом следователя Кондратьева (по его милости и не желанию разобраться в моём деле, я загремел под суд), сидя на заду и ухмыляясь, приговаривал:

– Никуда ты от нас не денешься, всё равно мы тебя съедим. Ты убил своего партнёра, своего друга. Тебя застукала соседка над ещё тёплым трупом. У тебя вся одежда и руки в крови…