Мария Фомальгаут - Низушка айсберга

Светка придвигается ко мне, говорит шепотом:

– Ты чего Юльку-то обидел?

– Это кто вообще?

– Кто, кто, будто сам не знаешь… чуть копьем её не пырнул.

– Ну и пырнул бы, и чего? Подумаешь, принцесса. Чего, особенная, что ли, какая?

Светка смотрит на меня. Нехорошо смотрит.

– Ты вообще идиот или как?

– Да что с ней не так?

– Что, что, будто сам не знаешь…

Должна же кончиться эта чертова стена…

Обязана. Видели же мы, что стена не бесконечная. Днем видели. А ночью она, может, бесконечной становится. Мало ли какую стену выдумают на границе Конфедерации.

Камни шуршат под ногами, предательски осыпаются. Хочу окликнуть Юльку, как она там. Не окликаю. Нельзя не то, что кричать – дышать нельзя, чтобы не услышали на охране.

Поэтому мы и поползли через стену здесь, где стена выше всего.

Там, где пониже, там охраны до фига.

– И чего… часто бывает гемилия эта?

– Гемофилия, идиотище.

– Да какая разница… первый раз слышу вообще.

Светка морщится.

– У девчонок её вообще не бывает, понимаешь ты? Юлька в этом плане у нас вообще уникум. Её тут все берегут… как хрустальную. А ты…

Капитулирующе поднимаю руки.

– Ну, прости, прости…

– Чего прости, это ты у неё прощения просить будешь, понял, да?

– Буду, буду…

Хочу добавить, что еще перед ней на колени встану, не добавляю.

Стена не кончается.

Она и не собирается кончаться. Стена. Уже понимаю, что она никогда не кончится, то есть, совсем, и плевать, что так не бывает, все бывает, здесь по ночам все случается.

Стена ощеривается мне навстречу колючей проволокой.

Осторожно окликаю.

– Юлька…

– Тихо ты, идиотина!

– Сама тихо!

Егоза впивается в ладонь, больно, сильно, до крови. Осторожно высвобождаю руку, карабкаюсь дальше, приказываю себе не чувствовать боли, некогда забинтовать ладонь, все некогда, главное, добраться до вершины стены.

Если есть у неё какая-то вершина.

Думаю, как там Юлька.

Думаю, что лучше не думать.

Снег, снег, снег, снег, снег…

Тянется нескончаемый снег, тянется нескончаемая стена.

Парни недоверчиво смотрят на меня. Думаю про себя, что я один, а их трое, как бы чего не…

Самый высокий бубнит под нос:

– Деньги давай.

Выкладываю талоны на хлеб.

– А чего мало так? – спрашивает второй.

Добавляю талоны на сахар.

– Нда-а, щедрый ты… – недовольно фыркает третий, нехотя вынимает из сумки что-то круглое, завернутое в бумагу, догадываюсь – диск.

Киваю.

– Спасибо.

– Не за что, – говорит самый высокий, догадываюсь, главный.

– Не во что, – добавляет другой.

Думаю, добавляю еще два талона на спирт.

– Вот это по-нашему, – бубнит высокий.

Расходимся. Уже не сомневаюсь, что со мной следят, что меня заберут сию минуту. Осторожно пробираюсь домой, осторожно спрашиваю себя, какого черта я во все это впутался.

– Принес? – Юлька бросается ко мне с порога.

– Тише ты!

– Да брось ты, кому мы нужны сто лет… – Юлька бережно разворачивает диск, – ай, молодца…

– А чего там такое, можно глянуть?

– Чтобы нас с тобой вместе засадили?

– По-любому уже вместе засадят.

Юлька мотает головой.

– Да не бойся, ничего тебе не будет… пока не будет. Ты же это не смотрел…

Вспыхиваю.

– Да ну тебя, я тут собой рисковал, уже и посмотреть не могу?

Юлька фыркает при словах – собой рисковал.

– Ладно… потом не жалуйся.

Юлька приводит в чувство допотопный экран. Хочу спросить, откуда у неё экран. Не спрашиваю.

Смотрю. Сначала не понимаю, что я, собственно, вижу. В голове крутится одно-единственное – так не бывает. Просто. Потому что не бывает. Потому что мы в мальчишеских мечтах рисовали себе песчаные пляжи, мраморные дворцы, людей в легких одеждах, пышно накрытые столы, пир изобилия…

– Это что? – вспоминаю мудреное слово, – фотошоп?

– Дебил ты, какой фотошоп, это на самом деле все!

Усмехаюсь.

– И где ж это все на самом деле?

– В западной Конфедерации, где еще-то…

– Ты там была?

– Дебил, что ли, кто меня туда пустит…

Падает на нескончаемую стену нескончаемый снег.

Добираемся до края стены.

Не верю себе, надо же, у этой стены есть край.

Осторожно, ножничками-ножничками перерезаю егозу. Осторожно помогаю Юльке забраться на стену.

Вот это самое страшное. Когда замираем на стене, когда нас видят, я уже не сомневаюсь – видят оттуда, с пункта охраны, уже чувствую, как кто-то там вскидывает винтовку.

Хочется спрыгнуть со стены, – скорей, скорей, скорей. Смотрю в темноту по ту сторону стены, понимаю, если прыгнем, разобьемся насмерть.

Спускаться. Медленно, но верно. Спускаться. Черт побери. Спускаться. Через такие же ряды колючей проволоки и всего остального.

Спускаемся. Осторожно. Бережно. Только сейчас понимаю, что мне страшно, странно, что страх накатил именно сейчас, когда вроде бы все уже позади.

– Чер-р-рт…

Это Юлька.

– Юль… ты чего?

– Да не ори ты.

– С чего не ори, здесь уже можно.

– Мне эта дрянь в ногу кольнула…

– Какая дрянь?

– Проволока, какая еще…

Холодеют руки, только не это, ну пожа-а-алуйста…

– Сейчас… спустимся… разберемся…

Стена.

И снег.

А в Западной Конфедерации, говорят, цветут орхидеи.

– Трудодень до пятнадцати повысили, – говорю.

Сам не знаю, какого черта я говорю это здесь. Вроде не о том говорят люди на первом свидании.

– Часов? – охает Юлька.

Смеюсь.

– Нет, блин, пятнадцать минут в день отработаем, и все. Часов, ясное дело.

– Они охренели, сволочи, или как?

Юлька закусывает губу, шлепаю её по губам, не смей, еще прокусишь…

– Канать отсюда надо, – кивает Юлька.

– Куда? К дальним берегам?

– Да хоть бы в Западную Конфедерацию.

– И кто нас там ждет?

– Да ну, говорят, там даже приюты какие-то есть для таких вот… которые с восточной конфедерации… Юлька смотрит на меня, вижу, не очень-то и верит. Впиваюсь губами Юльке в губы, осторожно, бережно, только бы не прокусить, только бы не поцарапать, нда-а, никогда я так с девчонками еще… вот так… никогда…

Ноги касаются земли.

Осторожно подхватываю Юльку. Осторожно снимаю с неё сапог, чувствую, если увижу хоть каплю крови, умру на месте.

– Ну чего там?

Фыркаю.

– У-у, кровищи до фига, не выживешь.

– Да ты чего?

Смеюсь.

– Ничего, ничего, уже и пошутить нельзя.

Юлька вспыхивает.

– Ужасно смешно, обхохочешься прямо.

– Ну прости… прости… ничего у тебя там нет.

– Чего ничего, думаешь, шуточки все? Я всю жизнь, блин, как на иголках…

Обнимаю её, стискиваю, Юлька хлопает меня по лицу, тут же прижимается маленьким тельцем, родная, всех убью за нее, все отдам за нее, блин, а вместе всего-ничего, без году неделя…

Оглядываюсь. Ловлю себя на том, что не вижу песчаных пляжей и лазурных берегов. Тот же холодный снег, тот же пронизывающий до костей ветер, те же далекие огни на горизонте.