Александр Свистунов - Тьма веков

Жертвенный пепел уберёг, в который раз. Олави отвёл Марию в сторону от костра мертвецов, отряхивая иней с воротника её шубы.

– Ну ты и дура, – сказал он. – Нельзя к холодному очагу идти! У мертвецов свои дороги, и живым на них нельзя. Зачем припёрлась сюда, глупая баба? Я же велел ждать.

– Прости меня, Олави! Прости, не удержалась. Боялась – обманешь, боялась уйдёшь в лес и не вернёшься. Местные говорят, ты и год можешь домой не возвращаться, – женщина упала на колени и зарыдала. – Как же здесь страшно, господи, до чего жутко…

Позади раздался треск ломающихся веток, чавкающие звуки и испуганные голоса: кричали мертвецы. Мария и Олави одновременно оглянулись и стали свидетелями кровавой расправы: чернолицый и темноволосый мужчина, невероятно крепкий, широкий в плечах, голыми руками рвал красноармейцев. На мертвецах трещала одежда, жуткий крепыш тянул из них верёвки кишок, давил черепа как спелые арбузы, ошмётки старой, запекшейся крови летели в разные стороны. Но по какому-то злому волшебству у красноармейцев головы собирались заново, кишки змеями ползли обратно в разорванные животы, алая взвесь лезла в порванные вены, ниточка к ниточке сплеталась ткань. Это ужасно забавляло чернолицего, и он снова затевал свою кровожадную игру.

– Чего разорались, а? Что вы тут устроили, жабы краснопузые? Ух, люблю когда орут, но не так орать надо. Вы же знаете? Знаете! – прорычал чернолицый. Это был Туонен-пойка, сын повелителя Маналы. Он жадно втянул ноздрями воздух и тут же потерял интерес к мертвецам. – А, Паавинен, рад тебя видеть, друг!

– И я тебя рад, Пойка. Нам бы до Калмы добраться. Мы тут что-то с этими рюсся малость заблудились.

Туонен-пойка одним прыжком оказался возле Марии, чернолицый был так близко, что она чувствовала его крепкий запах, запах земли и гнилого дерева.

Кончик длинного, вострого носа едва не касался нежной розовой щеки, широкие чёрные ноздри втянули воздух.

– Мммм, свежая. Где-то я чуял похожий запах, только гнилой, но совсем как твой!

– Как мой? Вы знаете, где мой сын?

– Я? Нет, не знаю. А может и знаю, не помню. Ммм, как ты пахнешь! Разреши кусочек откусить? Всего один!

– Пойка! – Олави указал толстым пальцем на лицо Марии, измазанное кровью и пеплом. – Ты знаешь правила. Она сюда как гостья пришла, не тронь!

– Ладно, ладно, ладно! Скучные-то какие, кислые вы! Фу! Забыл. Куда вам там надо было?

– К чертогам Калме. У меня для неё есть кое-что.

– Ух ты! А мне покажешь? Покажи, шаман, ну! Что-то? ЧТО-ТО! То-то-то-то! – Туонен-пойка вывернул лицо наизнанку, фыркнул, и всё снова вернулось на место. Марию едва сдержала порыв горькой тошноты. – Ах-хаха, нравится? Конечно же, нет…

– Пойка, – голос Олави приобрёл тон нянечки, наставляющей непослушного мальчугана. – Нам нужно к Калме, пожалуйста, подскажи дорогу.

– К бабке… Уверены? У неё скучно… – Пойка присел и совсем как пёс почесал ногой за ухом. – Идите прямо до раздвоенной сосны, слева будет тропинка, по ней прямо до чёрного отторженца, а в нём дверь. – Пойка разочарованно вздохнул. – Только я с вами не пойду, скукотища. Я вас предупреждал! Пойду лучше мертвецов помучаю. ТОЧНО! Мозгами играть-швырять, как же я раньше не догадался-то? – С этими словами сын хозяина Маналы помчался сквозь лес, его дикий хохот испугал стаю ворон.

– Почему они все знают твоё имя? – спросила Мария. Бедняжку до сих пор трясло. – Неужели ты с ними со всеми знаком?

– И да, и нет. – Олави загадочно улыбнулся. – Видишь ли, в Маналу попадают не только мертвецы, но и знания. Всё, что кто-то когда-то сказал, придумал или предположил, рано или поздно оказывается здесь. Среди живых в Похьёле много людей, кто знает и помнит меня, вот и мертвецы узнают.

– Тогда почему никто из них не узнаёт меня? Я могла бы спросить о сыне!

– Потому что ты живёшь далеко от этих мест. В Маналу попадают все знания, рано или поздно. Но знания издалека приходят дольше, как письмо или бандероль. Да и кто о тебе кроме мужа вспоминает? Меня целая деревня боится и ненавидит, до мертвецов вести об Олави Паавинене как по телеграфным проводам долетают!

Они шли дорогой, что указал Туонен-пойка, вот уже показалась раздвоенная сосна. Мария шла за шаманом следом и всё пыталась понять, как тут всё устроено, взаправду ли с ней этот кошмар происходит или это всего лишь дурной сон?

Тропинку припорошило снегом, небо осыпалось крупными хлопьями. Тёмное, заспанное солнце клонилось к закату. Вдали показался огромный чёрный булыжник, один на всю округу, он будто надгробная плита торчал из пологого холма.

– Пришли, – буркнул Олави. – Будь вежливой, старуха заносчива, но справедлива. И не глазей на её ногти, она этого не любит.

Мария кивнула, и они устало побрели к холму. В огромном камне высекли глубокий проём, а в нём на толстых петлях висела железная дверь. Олави с силой ударил кулаком, изнутри отозвалось гулкое эхо. Шаман ударил ещё сильнее и с той стороны послышался скрипучий старушечий голос:

– Угомонись, Паавинен! Иду уже, не надо мне тут грохотать.

Дверь со скрежетом отворилась, в проёме показалась высокая, невероятно худая фигура. Внутри отторженца был длинный коридор, несравнимо длиннее самого камня, он простирался на добрые полкилометра. Из дверного проёма наружу лился холодный бело-лунный свет.

Мария глянула на руки старухи: каждый узловатый палец карги заканчивался изогнутым, острым на вид серпом. Тут же вспомнилось наставление Олави, и дворянка поспешила отвести взгляд.

– Чего припёрся?

– Что-то ты не особенно гостеприимная сегодня, Калма.

– Так а ведь ты хоть раз пришёл просто так? Поболтать, вечер старухе скрасить? Нет! Всё за чем-то ходит, за делами! Того и гляди, скоро в привычку войдёт.

– Будет тебе, хранительница. Я ведь не с пустыми руками.

– Ещё бы… – ответила Калма сердито.

Олави скинул заплечный мешок, достал из него матерчатый свёрток и передал старухе. Калма аккуратно развернула ткань, её пальцы были удивительно ловкими, будто и нет длиннющих ногтей-серпов.

– Кованые гвозди и столярный клей! А я как раз думала гробы подлатать, ах, балуешь, Паавинен. Ладно, проходите – чего встали?

Дверь ухнула и захлопнулась. Коридор уходил глубоко под землю, воздух был тяжёлый, спёртый, снизу тянуло могильным духом.

– Сына, значит, ищешь? Правильно, что ко мне сначала. Только у мертвецов ты зря пыталась спросить, они хоть и знают о твоём сыне, но где он сказать не могут, ибо здесь они обречены вечно плутать по своим дорогам, от костра к костру. Так, пришли.

Они остановились посреди просторного земляного грота. Под потолком, плотно подогнанные друг к другу, торчали крышки гробов. Только сейчас Мария осмелела, чтобы разглядеть старуху: та была высоченная, самый высокий мужик ей по пояс, тощее тело обмотано чёрными тряпками, иссушенное чёрное лицо с острым подбородком и длинным-предлинным носом. Калма склонилась над дворянкой и жадно втянула воздух.