Максим Разумков - Пират. Океанский странник

В один из понедельников сентября 1985-го года, когда воспитанницы Арины Тимофеевны пришли после школы в ДК, им сообщили, что уроков танца больше не будет. Прошедшей ночью Арина Тимофеевна скончалась.

Вернувшись домой, Алина проплакала весь остаток дня и всю ночь. Для нее это был особенно сильный удар. Девочка буквально бредила балетом. Она посвящала ему почти все свободное время – повторяла упражнения, показанные Ариной Тимофеевной. Она жила с родителями в простом деревенском доме с огородом и курами, но мать, видя усердие дочери, разрешила ей не заниматься подсобным хозяйством, делала все сама. Мать считала, что из дочери растет настоящая балерина. Отец лишь усмехался и недовольно ворчал, вспоминая афоризм Райкина по поводу динамо-машины.

На следующий день после школы Алина поспешила в ДК. Несмотря на то, что она очень жалела умершую учительницу, не могла скрыть радости. Девочкам из группы сообщили, что уроки танца продолжатся с новым преподавателем. Когда Алина, сгорая от нетерпения, вошла в класс, ее встретил завхоз Дома Культуры. Это был крупный мужчина с физиономией пурпурного цвета, всегда носивший пиджак и кирзовые сапоги. Очень часто от него пахло водкой.

– Я и есть ваш новый учитель! – объявил он.

– Но… чему вы будете нас учить? – спросила за всех Алина.

– Как чему? Танцам! Нашим народным танцам. – С этими словами завхоз включил старый катушечный магнитофон. Из динамика полились звуки баяна – пять нот, постоянно повторяющиеся в одной и той же последовательности. Завхоз начал громко стучать по паркету каблуками, гнусавя частушки:

Эх, раньше я давала всем кому не лень,

А теперь моя давалка получила бюллетень!

Череповец, Череповец,

Мне без мужика – п…ц!

Алина поняла, что с мечтой о сцене можно распрощаться.

После того, как девочка поведала о своем горе матери, та резонно заметила:

– Хорошо, хоть, такой есть. Где ты у нас в городе сыщешь лучше?

«Ничего она не понимает», – с грустью подумала дочь.

Она смирилась с неизбежным. Да и стоило ли питать какие-то иллюзии? Наверное, покойная Арина Тимофеевна была права. Видя, с какой страстью Алина увлекается балетом, как она грезит о «большой сцене», старая учительница постаралась тактично объяснить девочке, пока ее мечты не зашли слишком далеко: «Пойми, все, что мы делаем, конечно, очень важно и нужно, но… для того, чтобы попасть даже в самую малоизвестную труппу этого не достаточно». И все-таки Алина продолжала надеяться. До сего дня.

Алина забросила каждодневные многочасовые тренировки. Она стала обычной девочкой обычного провинциального городка. Теперь она могла чаще встречаться со своим другом Леней – бывшим одноклассником, который поступил в речное училище. С мальчиком они дружили уже несколько лет. Леня жил на южной окраине Кириллова в одном из немногих домов современной постройки. Он был крепким коренастым юношей, обладавшим немалой физической силой. Что-то было трогательного в том, как этот «задира» и «хулиган» всегда провожал хрупкую, как статуэтка, Алину после уроков, неся ее портфель. За эти годы детская дружбы постепенно превратилась в нечто большее. Дружба переросла в любовь.

– Мы обязательно поженимся, – серьезно говорил ей десятилетний Леня, когда они только начинали дружить.

– Ты будешь моей женой, – говорил он после их первого поцелуя.

– Ты моя жена, – сказал Леня вслед за тем, как она отдала ему самое ценное, что есть у девушки.

И Алина знала – это правда.

Со дня смерти Арины Тимофеевны прошел месяц. Алина окончательно успокоилась. «Я просто родилась не в то время, не в том месте». Девушка выбросила из головы все «глупые мечты» и серьезно готовилась к поступлению в Череповецкий педагогический институт имени Луначарского. Как-то, по окончании уроков, в школе появился директор Дома Культуры.

– Девочки, те которые занимались у Арины Тимофеевны в кружке пляски, – объявил он, – с этого дня можете возобновить занятия. У нас появился новый преподаватель.

«Чему он научит на этот раз? – скептически усмехнулась Алина, вспомнив скабрезные частушки завхоза. – Не пойду!» Однако подруги уговорили ее. И она пошла с ними ради любопытства.

Возле станка в классе стоял поджарый импозантный мужчина лет сорока. В своем светло-сером костюме и ярком кашне он выглядел очень необычно для такого города, как Кириллов. Бросив на вошедших девочек беглый взгляд, мужчина представился:

– Здравствуйте, девочки. Я ваш новый хореограф. Меня зовут Герман Анатольевич Зарицкий. Раньше я преподавал в ленинградском Вагановском училище…

Когда Герман Зарицкий впервые увидел Кириллов, чувство безысходности, не покидавшее его два последних месяца, сменилось паникой. «Это еще хуже, чем я предполагал!» Он приходил в ужас от всего: от отвратительно одетых людей, отвратительно окающих в разговоре, от жалкой квартирки в двухэтажном деревянном доме с общим туалетом на этаже и развешенным на веревках бельем, а главное от той работы, которую ему придется здесь выполнять. «Почему я не воспользовался случаем тогда, когда представилась возможность?! Я был бы сейчас там, где Баланчин, Барышников, Нуриев!» Но когда Зарицкий думал об альтернативе, он понимал, что нужно смириться. Пока смириться. Ведь из двух зол лучше, как известно, наименьшее. «Ничего, я еще выберусь из этого ада! Я – один из лучших хореографов в стране, а может и в мире, обязательно вырвусь отсюда! Нужно только переждать год пока все уляжется». И вот теперь Герман Зарицкий увидел тот материал, с которым ему предстоит работать. Он еще раз взглянул на готовых к репетиции девочек, стараясь скрыть в своем взгляде брезгливость.

– На пуанты, девочки! Покажите, на что вы способны. – Юные танцовщицы выстроились вдоль станка. – «Господи, да половина из них просто свиноматки!» Вы знаете девочки, что такое – па? Хорошо. Начинаем…

Едва заметная усмешка медленно сползла с его лица. Глаза Зарицкого округлились. «Мой Бог! Какие выворотность, шаг, подъем! Какие – органика движений и чистота в ногах!» Он подошел ближе к одной из девочек и смотрел только на нее. Остальные прекратили занятие и тоже смотрели на Алину Беляеву.

– Плие! Деми-плие! Батман! Гран-батман! Тандю-батман! – Зарицкий не верил самому себе. «Это почти готовая звезда! Этуаль! Такой талант – один на миллионы! На миллиарды!!» Хореограф постарался взять себя в руки и скрыть охватившее его волнение. – Ну, что ж, девочки, на сегодня все. Я познакомился с вами, а со следующего раза начнем работать.

Ему нужно было как можно скорее остаться одному и подумать. Зарицкий молча ходил по классу взад-вперед, осмысливая увиденное. Наконец, он остановился. На его лице застыло выражение торжества. Он понял, как поступит. «Вы еще все у меня поваляетесь в ногах, недоумки!» – прошептал он, глядя в пустоту.