Максим Разумков - Пират. Океанский странник

Пройдя по пустынным ночным улицам, она дошла до дома, в котором жил педагог. Несмотря на поздний час в окне его квартиры на первом этаже тускло горел свет. «Наверное, он упаковывает вещи», – решила Алина. Завтра утром они должны были выехать в Вологду, а оттуда вечерним поездом в Ленинград. Дополнительный августовский экзамен в Вагановское состоится через неделю, и за эти дни Зарицкий обещал Алине все устроить с документами и надлежащим образом представить ее членам приемной комиссии. Девушка вдруг почувствовала эмоциональный подъем. Не смотря на ссору с родителями, все будет хорошо. Со временем им ничего не останется, как понять ее и простить. Она добьется поставленной цели. Алина с удивлением обнаружила, что не испытывает угрызений совести или стыда, оттого что идет ночью в квартиру одинокого мужчины. Напротив, уже познавшее любовь молодое тело сладко ныло от одной этой мысли. «В конце концов, мы собираемся пожениться, так какие могут быть предрассудки?» И все же она решила пройти к нему как можно тише, чтобы отец с матерью избежали ненужных пересудов. Девушка осторожно толкнула входную дверь, но та оказалась заперта кем-то из жильцов. «Слава Богу, он живет на первом этаже и мне не придется бросать камушки», – улыбнулась Алина и направилась к окну квартиры Зарицкого. Она уже собралась постучать по стеклу полуоткрытого окна, но на мгновение остановилась. Ее привлекли неясные звуки, какое-то бормотание доносившееся изнутри. Вдруг она отчетливо услышала голос Германа, обратившегося к невидимому собеседнику:

– Да ты наливай, наливай себе. Я тебя вот что еще хочу попросить… – раздался звон чего-то стеклянного и негромкое бульканье жидкости. – Те доски, что ты принес последний раз, и не доски вовсе. Так – фуфло одно. Завтра я уеду, а через месяцок-другой вернусь. Ты уж приготовь что-нибудь поинтереснее.

Алина собралась отойти от окна, поскольку у Зарицкого кто-то был и, во-первых, ей не хотелось афишировать свое ночное появление перед посторонними, а во-вторых, казалось не тактичным подслушивать разговор. Тем более что содержание данного разговора ей было не понятно абсолютно. Но тут заговорил второй собеседник и любопытство пересилило.

– Да ладно тебе, бери, что дают. – Голос тоже принадлежал мужчине, причем явно не трезвому. Отчего-то он показался Алине знакомым. Наконец, она поняла, что вторым собеседником являлся их участковый дядя Саша. – Ты мне и без того по гроб жизни должен. Если б я не настоял, пацана бы выпустили на все четыре стороны. Да еще и тебя за клевету привлекли. Избили его, видите ли. Я не эксперт и то сообразил, что ты себе сам морду пытался расквасить. – Кривошонок на секунду прервался, послышались звон, бульканье и громкая отрыжка. – Уффф… крепка проклятая. А вот я тебе вмазал так вмазал. А то интеллигенция даже самой себе харю набить не может. – Милиционер весело рассмеялся. – А со мной Перепрышкин тю-тю – дорога дальняя, казенный дом. Ну, так берешь иконки-то?

– Сейчас решу, – нехотя ответил Зарицкий. Ему не слишком хотелось именно сегодня, перед отъездом покупать у участкового новую партию икон, выменянных на водку в ближайших деревнях. Ценности они почти не представляли. То, что ему было нужно, он получил давно, и покупал у Кривошонка товар скорее по необходимости. А уникальная икона 17 века давно припрятана в надежном месте, готова к отъезду и уже после будет ждать своего часа. Сейчас главное вернуться из вынужденной ссылки в Ленинград, замять с помощью девчонки скандал и с ее же помощью добиться своей цели – загранкомандировки в любую страну, не имеющую приставку социалистическая. Мужу и балетмейстеру звезды мирового балета это сделать будет проще. А там… А там и иконки и доллары пригодятся на первое время. Правда, вот из-за этих самых долларов он чуть было не потерял все…

Случай Германа Зарицкого был как раз тем случаем, когда из посредственного танцора получился выдающийся хореограф. Несколько лет он выступал в «глухом» кордебалете Кировского «танцором фона» с единственной командировкой в капстрану и без всяких перспектив выдвинуться на ведущие роли. Затем была травма, окончательно поставившая крест на его сценической карьере. Именно после этого он нашел свое призвание, открыв в себе тот дар, который в него заложила природа. Зарицкий с блеском сдал педагогический экзамен на балетмейстерское отделение в Вагановку, и с не меньшим блеском, одновременно с учебой, начал вести класс. У него развился поразительный нюх на таланты. Его сравнивали с Александром Пушкиным, открывшим Нуриева и Барышникова. Замаячили перспективы поездок на стажировку заграницу, где, как ему казалось, его ждало блестящее будущее. Разумеется, при разрыве с советским прошлым. Кроме того, его смелая редакция классики вызывала восторг и зависть коллег. Именно зависть и подковерные интриги, как он считал, послужили тому, что на стол директора училища легли показания родителей учеников о вымогательстве педагогом Зарицким взяток. Причем исключительно в твердой валюте. Герман вынужденно написал заявление об уходе, но его недоброжелателям этого показалось мало. Они настояли, чтобы он вообще убрался из города и даже нашли для него вакантное место – хореографа в провинциальном ДК. Зарицкий был вынужден согласиться и с этим. Он обменял предоставленную когда-то театром жилплощадь и оказался в маленьком городе Кириллове в подавленном настроении. Но с мечтой вернуться в «большое искусство» в «свободном мире» он не расстался. При первом же посещении нового места работы он понял, как это сделать. Перед ним был не ограненный алмаз, из которого при надлежащем обращении получится бриллиант самой чистой воды. С людьми, способными найти такие дарования, как эта девочка – Алина Беляева, считаются во все времена. Он снова будет востребован. Но план Зарицкого оказался глубже. Видя, насколько девушка влюблена в балет, он решил подчинить ее своей воле. Сделать так, чтобы она от него полностью зависела. Хотя института театральных агентов и импресарио, аналогичных зарубежным, в Советском Союзе официально не существовало, на практике все обстояло иначе. И он очень надеялся, что когда-нибудь еще станет купаться в лучах ее будущей славы. И в деньгах тоже.

Разыгрывая снедаемого пылкой страстью мужчину перед неискушенным юным созданием можно было добиться желаемого результата быстрее, а дружка девушки Герман в расчет не принимал. В конце концов, то, что Алине способен предложить он, не идет ни в какое сравнение с этим молокососом. Однако парень был настойчивым и несколько раз добивался от Германа, чтобы тот оставил девушку в покое. Поначалу Зарицкого даже забавляла подобная ситуация. Если он и был в кого-то влюблен, то только в себя и в искусство. Вернее в себя в искусстве, притом хорошо оплачиваемом. Но затем ситуация перестала забавлять. Мальчишка явился в студию и от словесных угроз перешел к рукоприкладству. Это было так грубо и противоестественно! Герман боялся и ненавидел насилие, а, кроме того, не мог допустить, чтобы кто-то сорвал его замыслы. Он понял, как поступить. После ухода мальчика он сжал кулак и сперва робко ткнул им себя в лицо. Однако нужного эффекта не последовало. Тогда он превозмог страх и ударил себя два раза сильнее, при этом расцарапав костяшки пальцев о собственные зубы. Лицо горело. От боли Герман едва не терял сознания. Его поташнивало, но он нашел в себе силы и явился в отделение милиции в кабинет участкового инспектора старшины Кривошонка. Выслушав, участковый скептически покачал головой и заявил, что никаких визуальных следов избиения на лице потерпевшего не наблюдает. И даже не советует обращаться с такими пустяками за освидетельствованием к врачу. Зато явственно наблюдается след от удара на костяшках пальцев самой «жертвы». Зарицкий был в панике. Его прекрасный план рушился на глазах. Он стал скороговоркой повторять наполовину придуманные объяснения, как вдруг, неожиданно для себя услышал от милиционера предложение о помощи. Естественно, не безвозмездной. Через пару минут, когда финансовая сторона вопроса была улажена быстро и к обоюдному удовлетворению, участковый встал со стула и приблизился вплотную: – Готов, что ли? – окая, спросил он. Зарицкий не до конца разобрался, к чему он должен быть готов, но на всякий случай утвердительно кивнул. В ту же секунду в его глазах взорвался оранжевый шар, и он потерял сознание. Нанесший три молниеносных удара милиционер выматерился, и полез за нашатырем в ящик стола. Зато теперь при взгляде на лицо хореографа ни у кого не останется сомнений, что тот действительно подвергся жестокому избиению. Протокол допроса потерпевшего и акт медицинской экспертизы оформились по всем правилам.